– Вдруг с кем-нибудь, – легкомысленно передразнила бабушка. – Тоже мне, небывалое явление. Да запросто! И вдруг, и с кем-нибудь! И чего в этом такого? Физиология. У мужчин она на первом месте. Самое страшное – духовная измена. Если любит – и неделю вытерпит, и не случится ничего.

– А если нет? – страшным шепотом спросила Серафима.

– А если нет, тогда и даром он не нужен.

– А как узнать?

– Никак. Об этом не надо ни знать, ни думать. Меньше знаешь – крепче спишь. Думай о хорошем, мысль материальна.

– Конечно, о хорошем, – надулась Сима. – Сначала наговорила гадостей, а теперь на позитив настраиваешь.

– Морально надо быть готовой ко всему, – пояснила свою позицию бабушка.

На сковороде жарилось мясо, запах которого мешал страдать.

– Куда столько-то, мы не съедим, – Серафима подумала, что попереживает потом, вечером, когда останется одна.

Ответить Анфиса Макаровна не успела.

– «Каламбия Пикчерз» не представляет, – донеслось из ванны фальшивое пение, и в коридор шагнул голый смуглый атлет в повязанном на бедрах полотенце. – Анфиса, я готов!

– Что это? – одними губами прошептала Серафима.

– Это Иван, – смутилась бабушка. – Так надо.

– Кому надо?

Анфиса Макаровна многозначительно указала глазами на потолок.

– А он кто?

– Колдун.

– Ясно, – прошипела Серафима, решительно шагнув к гостю.

Тот белозубо улыбнулся и взялся за полотенце, то ли собираясь его сорвать, то ли, наоборот, придержать, чтобы не упало.

– Вижу заботу. Птицей мечется. Оставь, успокой. Не твоя это забота. Хорошо все будет. Что твое, то никто не поднимет.

С этими словами он прошествовал в Симину комнату и закрыл двери.

– Ну вот, а ты переживала, – удовлетворенно констатировала бабушка.

– Бабуль, это что, еще одна субстанция, не добравшаяся до Тибета?

– Не мели ерунды. Иван – колдун, у него дар. Но он ошибся с предсказанием, и теперь его ищут враги.

– А мы при чем?

– Ну, – замялась Анфиса Макаровна. – Он сын нового друга Марго. У мальчика проблемы, попросили спрятать, пока отец проблемы уладит. Тем более парень хороший, вдруг у вас с ним что-нибудь получится.

– О! – Сима была в шоке. – Безусловно, получится. Особенно если учесть, что я собираюсь здесь переночевать, а ваш колдун, я гляжу, тоже остановился в моей комнате.

– Он сказал, что там аура светлее.

– Аргумент, – свирепо процедила Сима. – И что будем делать?

– Ты взрослая девочка. Где захочешь, там и переночуешь, у нас не одна комната, а три, так что выбирай. Но я бы на твоем месте выбрала свою.

– Бабуля, я еще понимаю, когда у нас деды по апартаментам шаркали, но этот!

– Я же не для себя!

– Ага, спасибо за заботу! Надеюсь, враги за ним к нам не припрутся?

– Не должны.

– Отлично. Пошла наводить мосты.

– Не вздумай его обижать, – забеспокоилась бабушка.

– Надеюсь, он не обидчивый!

Иван оказался не только не обидчивым, но и крайне сметливым молодым человеком. Вероятно, у него было образование психолога или в родне имелись вокзальные гадалки. Так или иначе, зубы он заговаривал мастерски.

Серафиму гость встретил в одних трусах, на мгновение смутив голым телом.

– Переживаешь из-за него? – прошептал Иван сочувственно, усадив хозяйку на диван. Серафима попыталась встать, но он не дал, схватив за руку и убежденно сообщив: – На весах сидишь.

– Не хами…

– Я не про диету, не поняла ты. На весах: на одной чаше – ты, на другой – он. Равновесие держать надо, не позволяй подниматься, и сама себя не роняй. Изменил – про весы вспомни. Он ошибся, ты ошибись.

– Я что-то не въезжаю…

– Просто говорю. Захочешь, приходи ночью, я твою чашу подниму, легче станет. Дай поле проверю.

Он уверенно взялся за Серафимину грудь, где, по-видимому, и находилось поле.

– Ну ты наглый, – опомнилась Сима, спихнув искателя полей на пол. – Короче, так: раз бабушка хочет, живи тут, но без глупостей. А то в момент вылетишь. Весы, поля… Жри, спи, веди себя прилично. Будешь придуриваться – как соплю размажу.

– Неженственно выражаешься… – начал было удивленный реакцией колдун.

– Ха, выражаюсь! Ты еще не в курсе, как я себя неженственно веду, если меня разозлить, – сообщила ему Серафима. – Инструкции понятны, колдун?

– Я с добром…

– Будешь шаманить, я твое добро оторву на фиг. Я тебе не бабуля. Мне эта мистика даром не нужна. И говори нормально. Тут не на приеме, денег не заплатим.

– Ну ладно, я как лучше хотел, – примирительно проныл Иван.

– Для тебя лучше – меня не трогать.

– Да все уже, понял, не трогаю.

– Тогда пошли есть. И оденься.

Вечер прошел в натянуто-теплой, почти дружественной обстановке.

Без Антона Серафима чувствовала себя на удивление незащищенной. Ей было даже странно, что еще совсем недавно можно было возвращаться с работы без него, ужинать без него, засыпать без него. Теперь все изменилось. Наверное, голый в центре города ощущает себя комфортнее, чем Сима, временно оставшаяся в одиночестве. Она сравнивала себя то с табуретом, у которого сломалась одна нога, то с канатоходцем без страховки, то с поросенком, спрятавшимся от волка в соломенном домике.

– Я схожу с ума, – констатировала Сима печально и безапелляционно в ответ на немой вопрос Инги.

Они встретились вечером, по дороге домой.

– Симочка, нельзя так зависеть от мужчины, – лепетала Инга. – Это опасно.

– Ты думаешь, что он…

– Да нет же, нет, – замахала руками подруга, пресекая дальнейшие фантазии на тему ее варианта развития событий. – Все обязательно будет хорошо, Симочка! Вот увидишь!

– Об чем речь? – их нагнала раскрасневшаяся Зойка с внушительными пакетами в руках.

– О мужиках, – вздохнула Серафима.

– Это надо запить! – Чугунова тряхнула пакетами, в которых что-то звякало, булькало и шуршало. – И заесть! Потому что они все подлецы, но без них мы, как керогаз без керосина. Как электричество невозможно без плюса и минуса, так и существование женщины невозможно без противоположного пола. Они постоянно должны быть рядом, иначе – жизнь проходит зря. Нет тока, нет эмоций, вообще ничего нет. Одна радость – пожрать да поспать. А от этого портится фигура, вследствие чего наличие рядом мужчины становится еще более нереальной фантазией. Замкнутый круг. Поэтому надо хватать любого и перебиваться в ожидании мужчины твоей мечты. Потому что этот «любой» может оказаться вообще последним. Как сухарь в блокаду. Это я сама придумала.