– Нет, моя мать умерла, когда мне было три года.

Эш готов был провалиться.

– Я опять влез куда-то не туда, верно? Мне очень жаль. Я не хотел…

– Совать нос? – закончила она за него, улыбкой давая понять, что его любопытство ее не огорчает. – Как я сказала, мне было всего лишь три года, и теперь я не могу ее вспомнить. – Она остановилась как бы в раздумье. – Хотя, – продолжала она, – иногда я вижу ее во сне. У меня всего несколько ее выцветших фотографий, но их мне достаточно, чтобы узнавать ее в те мгновения сна, когда я вижу ее. По крайней мере, я думаю, что узнаю мать.

Она смущенно рассмеялась.

– Послушайте меня, и я – психолог! Нетрудно понять, почему я предпочитаю идентифицировать эту женщину как свою мать, несмотря на отсутствие реальных знаний о ней.

– Думаю, у Фрейда нашелся бы ответ, – не к месту заметил Эш.

– Не будьте так уверены. Многие психологи сегодня не вполне согласны со многими принципами Зигмунда Фрейда. Даже Юнг расходился с некоторыми фрейдистскими заповедями, особенно с их постоянным акцентом на детскую сексуальность.

– Ну а вы придерживаетесь теории Фрейда или Юнга?

– Не все так просто: у обеих теорий есть как плюсы, так и минусы. Причем обе теории прекрасно обоснованы. Кроме того, эти двое не единственные психологи, достойные изучения. И… – она подчеркнула это слово, – есть много пересечений в различных областях теорий. Потом есть и другой подход, он называется гештальтпсихологией и основан Максом Вертгеймером, который утверждал, что каждый аспект мышления может иметь гештальт-характер – эмоциональный, межличностный и социальный. Я начинаю утомлять вас, не так ли?

Он растерялся и посмотрел на нее, чуть задрав брови.

Ее смешок прозвучал хрипловато, а лицо оживилось при виде его смущения.

– Простите, – сказала она, все еще улыбаясь. – Мне показалось, что глаза у вас все больше стекленеют.

Эш улыбнулся в ответ.

– Знаете, парапсихология иногда – нет, часто – связана с психологией.

– Конечно. Вот почему я хотела с вами поговорить. Не склонны ли вы признать, что изрядное количество так называемых призраков вызваны психологической конституцией самих жертв или наблюдателей, как бы вы их ни называли?

– Что ж, с этим я не могу не согласиться.

– Я знаю. В своей книге вы утверждали почти то же самое.

– Вы ее читали? – Эш был искренне удивлен, но рад. – Она написана достаточно давно.

– Вы изменили свое мнение?

– Не совсем. Давайте скажем проще – я узнал намного больше о паранормальном и сверхъестественном.

– Значит, вы больше не отбрасываете предположения о призраках и бестелесных душах? В своей книге, – которая, кстати, на протяжении последних нескольких дней была настольной и для меня, и для доктора Сингха, моего коллеги-психиатра в Комреке, – вы очень резко отзываетесь о спиритах и ясновидящих, называя многих из них шарлатанами, которые либо занимаются этим за деньги, либо действительно верят в то, что делают, но при этом сами обмануты, отчего не просто эксцентричны, а по сути невменяемы.

– Повторю, что теперь я знаю об этих явлениях намного больше, чем тогда. Так как же вы раздобыли экземпляр этой книги? Она не печатается уже много лет.

– Саймон Мейсби получил пару экземпляров от Кейт Маккаррик в вашем Институте экстрасенсорных расследований. Он передал их нам несколько дней назад. Меня удивляет, что вы не написали ничего больше на эту тему.

Эш же был удивлен тем, что Кейт не упомянула ранее о предоставлении Мейсби экземпляров его книги.

– Одной книги было достаточно. Дело в том, что я испытал слишком много подлинных – или, скажем, необъяснимых – случаев, которые заставили меня усомниться в большинстве из моих первоначальных гипотез. Я научился подходить к каждому новому делу без предвзятости.

– Разве это возможно? – спросила она.

– Нет, конечно, нет, – он улыбнулся. – Но теперь я стараюсь держать свой природный скептицизм в узде. Скажите мне, однако, что вы думаете о предполагаемых призраках в замке Комрек?

– Я просто не уверена, что там все происходит так, как говорят. Мой собственный здравый смысл удерживает меня на земле, но…

Эш вдруг насторожился и повернулся к иллюминатору слева от себя. Там сейчас была сплошная серость, становившаяся все темнее по мере снижения самолета.

– Идем на посадку, мистер Эш. Скоро приземлимся.

Затем она сама повернулась к плексигласовому окну рядом с ее креслом. Он смотрел, как она напрягается, чтобы разглядеть внизу землю. Шея у нее была изящной, тонко очерченной, а профиль усиливал ее привлекательность. Ему казалось, что он чувствует в ней с трудом подавляемую страстность, скрываемую под официальным, хотя и шикарным нарядом и ее спокойными манерами.

– Мы погрузились в облако, – подметила она, пытаясь разглядеть что-нибудь сквозь дымку. – В этой точке полета мы обычно находимся где-то над Комреком. При ясной погоде это удивительное зрелище. Иногда я…

В салоне погасли лампы, когда самолет вдруг накренился, а затем начал падать.

Эш вцепился в подлокотники своего кресла, впиваясь в них ногтями, чтобы ухватиться покрепче: он обнаружил, что тело у него стало почти невесомым.

Девушка Петра завизжала, когда ее сбросило с трехместного дивана. Потом все потемнело, а самолет стал стремительно приближаться к земле.

К счастью, на Эше до сих пор оставался ремень безопасности, сидевший так удобно, что он забыл его расстегнуть. Тем не менее, когда самолет с такой внезапностью стал падать вниз, он почувствовал себя так, словно его желудок остался где-то позади. Лампы в салоне не горели, и вообще ничто в самолете не функционировало: не было ни фонового гула двигателей, ни светящихся надписей о ремнях безопасности или аварии. Он мог бы вскрикнуть, настолько сильный страх его обуял, но в тусклом сером свете, проникавшем через иллюминаторы, увидел, что перед ним невесомо всплывает психолог.

Он инстинктивно схватил ее обеими руками и потянул вниз, к себе. Он слышал крики, но они исходили не от нее. Петру выкинуло из ее временной кровати, чтобы подбросить почти до потолка, когда «Гольфстрим» вошел в крутое пике.

Эшу удалось обвить руками спину доктора, и он крепко ее обнимал, так что ее висок прижимался к его плечу. Как ни странно для такой опасной ситуации, он ощущал сладкий легкий запах ее духов, а под ним – даже слабый аромат травяного шампуня, которым она, должно быть, мыла волосы этим утром. Он почувствовал ее панику и расслышал ее мягкий стон даже сквозь вопли, испускаемые ее пациенткой.

– Все хорошо, – громко сказал он с максимальным спокойствием, какое мог из себя «выдавить». – Мы угодили в воздушную яму, вот и все.