Впрочем, страдальческий вид вряд ли сказался на его взаимоотношениях с женщинами — теперь в его жизни существовали только другие женщины, а не законная жена. Ко времени завершения бракоразводного процесса продюсеры Уоллингфорда почувствовали, что уже оградили себя от обвинений в дискриминации инвалида: возможностей выступить в роли ведущего у Патрика было предостаточно. Однорукого Патрика вернули к менее заметной роли телерепортера и, что было гораздо хуже, постоянно поручали ему брать интервью у всяких извращенцев и при-дурков. И поскольку «канал международных катастроф» отличался стойкой приверженностью к показу всевозможных актов насилия и человеческих страданий, то несметное множество калек и уродов, мелькавших на экране, придавали новому облику Патрика Уоллингфорда своеобразную завершенность: это был человек сломленный, раздавленный случившимся с ним несчастьем.

Выпуски новостей строились, разумеется, вокруг сюжетов, посвященных различным бедам и катастрофам. Так почему было не бросить Уоллингфорда на создание таблоидов — той бульварщины, что служит прослойкой для новостных репортажей? Ему без конца поручали снимать глупейшие и не слишком пристойные сюжеты: о браке, продолжавшемся менее суток, или о том, как муж после восьми лет супружества обнаружил, что его жена — мужчина.

Патрик Уоллингфорд сделался лицом этого канала, то есть снимал репортажи о самых скандальных событиях. Например, освещал столкновение туристического автобуса с моторикшей в Бангкоке; две женщины, погибшие в результате этой аварии, оказались таиландскими проститутками, ехавшими в экзотическом экипаже к месту своей постоянной работы. Патрик взял интервью у родственников погибших, а также у их бывших клиентов. Первые от вторых почти не отличались, и все, как один, таращились на обрубок его левой руки или на протез.

Все, точно сговорившись, смотрели только туда. И Патрик всех их одинаково ненавидел. Кстати, Интернет он тоже ненавидел. С его точки зрения, Интернет служил подспорьем для ленивых журналистов, которые довольствуются сведениями, полученными из вторых рук. Журналисты всегда обворовывали друг друга, но теперь, с помощью Интернета, это стало даже чересчур просто.

Злобная Мэрилин, тоже журналистка, как раз была из этой когорты. Она очень гордилась тем, что «пишет профили» известных писателей, знаменитых актеров и актрис. (Нечего и говорить, что печатные журналистские материалы она ценила гораздо выше телесюжетов.) Но, по правде сказать, бывшая жена Патрика, готовясь к беседе с тем или иным писателем, книг его не читала — некоторые действительно были чересчур толстыми, — а просматривала интервью, взятые другими журналистами. Что же касается актеров и актрис, то Мэрилин и не думала смотреть фильмы, в которых те снимались, а самым бессовестным образом черпала информацию в кинообозрениях.

Питая определенную неприязнь к Интернету, Уоллингфорд никогда не читал материалов, которые вывешивались на сайте www.ruku.com, и даже не слышал о компании «Шацман, Джинджелески, Менгеринк и партнеры», пока ему не позвонил доктор Заяц. Заяц уже знал о неудачных попытках Патрика использовать различные протезы, не только о происшествии в такси (об этом случае много писали): искусственную руку Уоллингфорда защемило захлопнувшейся задней дверью, после чего водитель бодро проехал еще пару кварталов. Доктор знал также историю с ремнем безопасности в самолете. Уоллингфорд отправился в Берлин, чтобы взять интервью у одного свихнувшегося типа, который подорвал на Потсдамской площади свою собаку и был задержан. (Этот моральный урод прилюдно признался, что, протестуя против возведения над Рейхстагом нового купола, привязал взрывчатку к ошейнику собаки и хотел пустить ее на стройку, но добежать она не успела.)

В общем, Патрик Уоллингфорд сделался репортером, который демонстрирует на телеэкране как превратности судьбы, так и проявления отчаянной человеческой глупости. Порой из проезжавших мимо такси вслед ему неслось:

— Эй, львиные объедки!

А рассыльные на своих велосипедах радостно кричали, выплюнув свисток, который вечно держали во рту:

— Привет, бедолага!

Еще хуже было то отвращение, которое внушала ему работа; он утратил всякое сочувствие к жертвам несчастных случаев и членам их семей, и это здорово ощущалось, когда он брал у них интервью.

А потому, хоть его и не увольняли — ведь он получил увечье во время съемок и в случае увольнения мог запросто подать в суд, — просто махнули на него рукой. Как журналист он скатывался все ниже, и теперь в его репортерских заданиях не было даже намека на какие-либо чрезвычайные происшествия. Например, ему поручили слетать в Токио и сделать материал об одной конференции, спонсированной консорциумом японских газет, тема которой особенно его удивила: «Будущее женщин». Тут уж явно катастрофами не пахло!

Но сама по себе идея послать на подобную конференцию Патрика Уоллингфорда… Что ж, женщины в нью-йоркской редакции трещали об этом на каждом углу.

— Ты прикинь, Пат, скольких еще ты там уложишь в постель! — поддразнивала его одна из сотрудниц,

— Что ты, дорогая, больше-то уж, кажется, просто некуда? — весело откликались остальные дамы, и все покатывались со смеху.

— А я слышала, — заметила одна, — что женщин в Японии ни во что не ставят. Зато тамошние мужчины то и дело таскаются в Бангкок к проституткам и ведут себя как настоящие скоты!

— В Бангкоке все мужчины ведут себя как настоящие скоты, — возразила сотрудница редакции, которая не раз там бывала.

— А ты, Пат, бывал в Бангкоке? — спросила у Патрика ее соседка, прекрасно зная, что он там был — причем с нею вместе. Просто ей захотелось напомнить ему о том, что в редакции было известно каждому.

—А в Японии, Пат? — спросила его другая сотрудница, когда стих очередной приступ всеобщего веселья. — В Японии ты бывал?

— Нет, ни разу, — сказал Уоллингфорд. — И с японкой я ни разу не спал.

За эти слова его, разумеется, тут же назвали свиньей, но, в общем, любя. Потом сотрудницы снова разбрелись по своим местам, оставив Патрика наедине с Мэри, одной из самых молодых сотрудниц нью-йоркского бюро. (И одной из немногих, с кем Патрик еще не спал.)

Увидев, что они остались одни, Мэри легонько коснулась левого предплечья Патрика — в том самом месте, где его изуродованной руки касались исключительно женщины.

— Ты же знаешь, они тебя просто дразнят! — сказала Мэри. — Любая завтра же помчалась бы с тобой в Токио, только свистни.

Патрик уже и раньше подумывал, как бы с ней переспать, но всегда что-то мешало — то одно, то другое.

— А ты бы полетела со мной, если бы я тебя попросил?

— Я замужем, — покачала головой Мэри.

— Знаю, — кивнул Патрик.

— И я жду ребенка! — Мэри вдруг залилась слезами и убежала следом за остальными сотрудницами нью-йоркского бюро, оставив Уоллингфорда размышлять о том, что все-таки лучше предоставить женщине возможность самой сделать первый шаг. И в этот момент ему позвонил доктор Заяц.