Она стояла перед ним в гольфах, чувствуя, как пол холодит ступни. Надо было все-таки заказать тому дурачку сделать теплый пол, упрекнула она себя. Это бы ничего ей не стоило. Только ему, она улыбнулась. Живот, обтянутый длинной майкой из хлопка, круглился под большими грудями. Они вздымались, предлагая себя. Тому, кто только что назвал ее долгожданной.

– Ты жела-анная, ты сладчай-айшая… – неутомимый голос настойчиво уверял ее в нежных чувствах.

– Ты… ты это всерьез? – Она хмыкнула и сложила руки под большими грудями, они поднялись и стали похожи на утес, нависший над круглым валуном.

– Жажду я-я… те-ебя…

– Не сейчас, – бросила она, но щеки ее порозовели. – Чуть позже. Я тебе кое-что покажу, – пообещала она.

– Тоскова-ал…

– Прости еще раз. Эти подчиненные, Сашенька. Пока поставишь всех на место… – Она скривилась. – Они не знают, кто ждет меня.

– Вери-ил я-я…

– Правильно делал. Ты – и больше никто – радость всей моей жизни. Твои слова, твои песни… – Она задернула занавеску на большом окне. Для того, что она собиралась делать, свет не нужен.

– Сладость ре-ечи твоей…

– Тебе нравится то, что я говорю? – Она сделала ударение на слове «я». – Не то, что тебе шлют на сайт озабоченные дуры? Какие они все глупые и гадкие. «Ах, Сашенька, вы нездоровы. Нам так плохо, когда вы больны», – пропищала она. – Сами больные, на голову. «На работе все валится из рук, мысли только о вас, с вами, как вы? Приезжайте в Питер, мы вылечим вас от всех недугов». Подумаешь, питерские профессора, будто в Москве одни коновалы.

Она смеялась, не отрывая глаз от экрана. Как будто ждала его реакции.

– Люблю…

– Я тоже люблю, – кивнула она. - Я скоро увижу тебя снова. Я приеду в Тулу, Сашенька, на твой концерт. Потом в Липецк. Я поеду даже в Ханты-Мансийск. Да хотя бы за Полярный круг, сам знаешь. Я буду в том же ряду на том же месте. Везде и всегда. Я снова подарю тебе фиолетовые лилии. Фиолетовый цвет – это мистический цвет. А то, что происходит между нами, разве не мистика? – Наталья Михайловна шумно вздохнула и засмеялась. – Я чувствую твой взгляд на себе на каждом концерте. Я чувствую запах лилий – я никогда не кидаю тебе цветы после первого отделения. Я и впредь буду подносить их в самом конце. Мой букет всегда будет самым последним. Я знаю, ты ждешь его… всегда… Сейчас, Сашенька, я покажу тебе кое-что.

Она метнулась в гостиную и схватила пакет. Недавно на бензозаправке она взяла журнал, в котором обнаружила рекламу вещиц, которых еще не видела в магазине. Она заказала, ей прислали по почте – незачем больше рисковать и идти самой за такими покупками. Какая-нибудь очередная Ермакова увидит. Впрочем, о чем печаль? Разберется она с ней. Девица эта еще сто раз пожалеет, что оказалась в то время в том месте.

В посылке лежало голландское белье – корсет и трусики, которые сейчас она надевала на себя. Черные, блестящие, такие же чулки. И еще одна вещь, которая обещала наслаждение, несравнимое с тем, что она уже испытала. Реклама обещала, что этот фаллоимитатор с вибратором на процессорах – нечто. Потому что он умеет то, чего не умеют другие подобные вещи. Это как «игра» в четыре руки, о которой она читала в эротических изданиях. Каждая рука находит свою точку для возбуждения.

Она высвободила из тонкой обертки новую игрушку и вернулась в спальню.

– Я нравлюсь тебе? – тихо спросила она экранного любовника. – Как тебе мое новое белье? Или мне лучше без него?

– Не-срав-не-енная… – с придыханием пел Сашенька.

Наталья Михайловна расстегнула корсет.

– А… так? – спросила она. Ее груди раздвинули ткань, напрягшиеся соски высунулись и уставились на губы Сашеньки.

Он молчал и кланялся.

– У тебя нет слов, – прошептала она, уцепившись за края трусиков. Оставшись в одних черных чулках, поднесла к экрану игрушку и прохрипела: – Узнаешь? Это я так возбудила тебя. Видишь? А теперь… – Она прикоснулась губами к экрану, потом – к тому, что держала в руках…

Глаза певца расширились. В экран вошел и правый висок, на котором темнела родинка. Наталья Михайловна давно ее заметила и подводила себе такую же на левом. Для цельности союза, как говорила она себе. Да, себе, потому что даже любимой подруге Тоше она не рассказывала об этих сеансах… нежной связи.

Она больше не разбирала слов, дыхание становилось все более резким, частым, новая вещь делала свое нежное и страстное дело.

Наталья Михайловна стонала, не сдерживаясь, кричала, извивалась на ковре перед телевизором, заглушая голос певца. Приближалось то, что она жаждала испытать в его присутствии, под его голос, который вкрадчиво проникал в ее мозг, тело, разжигал кровь.

Наконец это произошло. Ее живот колыхался, груди тряслись, бедра задрожали. Сердце рванулось и готовилось ухнуть вниз. Ах, сейчас, сейчас будет сладко… Как невыносимо сладко… поет он…

Трель, резкая, птичья, ворвалась в уши. Она быстро открыла глаза. Любимое лицо с укоризной подняло брови. Как тогда, когда она увидела себя в третьем ряду на семнадцатом месте. Она смотрела на него, а он – на нее. На ту, которая сидела в зале, и на ту, что сидела сейчас на ковре.

Трель повторилась, Наталья Михайловна, медленно приходя в себя, догадалась – мобильник. Забыла отключить, черт бы его побрал.

Она встала и взяла трубку с тумбочки.

– Алло! – прохрипела Наталья Михайловна.

– Привет, Наталья.

Она узнала голос Марины Щукиной.

– Привет, давно не виделись. Что-то срочное?

– Что за дела с факсом? – без всякого вступления спросила Марина.

– С каким факсом? – Наталья откашлялась.

– Который ты послала в Улан-Удэ за подписью Ермаковой.

– Я ничего не посылала, – отказалась Наталья.

– А она говорит, посылала.

– Врет она все. – Наталья смеялась.

– Она-то не врет. Но ты… Наталья, ну скажи зачем? Что она тебе…

– Ничего.

– Я ведь знаю кое-что… – Марина проговорила тихо.

– А что?

– Ты хочешь, чтобы ее выкинули из турбизнеса навсегда. За такую справку, которую как будто она попросила, знаешь, что бывает?

– Знаю, – спокойно сказала Наталья Михайловна. – Не надо было просить. Это коммерческая тайна, которую можно продать, использовать… Я не знаю, что именно Ермакова собиралась сделать с копией лицензии, которую запросила в Улан-Удэ. – Голос звучал уверенно, энергично.

– Если я правильно поняла, Ольге у нас не работать?