Рэйчел нервно, удивленно засмеялась.

В прошлом она говорила с этой своей раздражающей восторженностью: «Вот теперь мы наконец узнаем, что значит быть родителями — жить для другого, а не только для себя…» И Джек тогда соглашался с этим. Он и сам в это до известной степени верил. Ему очень хотелось иметь ребенка; хотелось, чтобы это был именно Роберт. Но в то же время он знал, что Рэйчел преувеличивает, что она говорит не то, о чем думает: она хочет спасти их брак, спасти себя. Она ведь так часто говорила: «Теперь мы можем жить для этого малыша, а не только для себя!» Жить, продолжать жить, обрести цель в жизни — вот какую задачу она поставила себе.

Хотя ближайшая ее подруга, некая Эстелл, все-таки покончила с собой, несмотря на то что у нее было трое маленьких детей…

Не думай об этом, — внушал себе Джек.

Не думай.

Обычно они заходили в комнату мальчика, каждый внося с собой свое смятение в сумрак мира, где спал их сынишка, — трогательные родители, люди слишком великовозрастные, чтобы иметь такого маленького ребенка, неумелые, неопытные, неуклюжие. Но полные надежд. Искренне верящие. Они приходили сюда постоять у его кроватки, словно каждый хотел дать себе клятву… а быть может, клятву давал Джек, тогда как Рэйчел проницательно, иронично наблюдала за ним, подстерегая, не выдаст ли он себя чем — либо. Со временем она победит. Но сегодня они стояли и смотрели на малыша, который спал в своей кроватке с загородками, — маленький, ухоженный, хорошенький, невинный ребенок. Джек внимательно смотрел на него. Рэйчел шепнула:

— Только не разбуди…

Сейчас Джек ни о чем не думал. Не было нужды думать. Он чувствовал лишь любовь, простую, обычную любовь.

Как он мог не любить этого ребенка? Роберту было три годика, он был любознательный, застенчивый и молчаливый мальчик, который, казалось, все время чего-то ждал, ждал. «Как и все мы, — думал Джек, — он ждет, чтобы его любили».

— Я люблю его. Я люблю тебя, — сказал Джек жене. Это была еще одна его клятва. — Не надо преувеличивать свое значение — разве мы так уж важны?

5. Однажды в центре, прямо на улице, к Джеку подошла черная женщина и сказала:

— Привет, мистер Моррисси, как вы сегодня?

Она выглядела бойкой, довольно привлекательной, с мелко вьющимися волосами, темным облаком Окружавшими голову. Несмотря на крупные габариты, на ней было красное, очень открытое платье с короткой юбкой. Джек издали увидел ее, заметил ее оживленное лицо и еще подумал, не отвести ли взгляд: этот район славился проститутками, — но слишком уж она была весело настроена для проститутки, да и держалась просто, приветливо. Он никак не мог вспомнить, кто она. Видимо, какое-то время тому назад он помог ей, и она до сих пор испытывала к нему благодарность, и вот сейчас она так и трещала, а он улыбался, и кивал, и пытался вспомнить, кто же она.

А она говорила:

— …теперь-то вы уж читали про большую заваруху, угу?., про все эти похищения одних, других? Так вот это все мой братец был, тот, который объявился в Толидо, ну, вы помните, когда еще гремело то знаменитое дело насчет тех двоих, которые были так похожи, ну точно близнецы, помните? Но он-то оказался не тем, кого они искали. Так вот, я не собираюсь вам долго пудрить мозги, — пронзительно расхохоталась она, — а только покажу, как все с тех пор у нас тут на улице переменилось: братец-то мой работает теперь в «Парках и аттракционах»!

Она снова рассмеялась и покачала головой. Джек подумал, что тут, наверно, было что-то действительно смешное, и потому тоже вежливо рассмеялся.

А женщина вдруг успокоилась и сказала, дотронувшись до его локтя:

— Есть у меня в жизни одно горе, мистер Моррисси: мальчика-то у меня забрали — того, у которого желудок-то был сожженный… вы же помните… все они тогда меня за это винили, а виноват-то был Герман, потому как работать-то ведь приходилось мне… Да, так вот его забрали и поместили куда-то — то ли в какое-то там их заведение, то ли куда-то еще, там они дают ему специальное лекарство или еще что — я не знаю… так вот я подумала было, что, может, вы бы согласились помочь мне, чтобы суд выдал там приказ, или постановление, или еще там что, чтобы запретили им это, а потом, какого черта, пала я духом, совсем в уныние пришла и перестала бороться… так что… словом…

Она вздохнула.

Вот теперь Джек ее вспомнил. Муж несколько раз пытался ее убить.

— А ваш муж все еще на свободе? — осторожно осведомился он.

Она уставилась на него, точно он задал ей невероятный вопрос.

— Да что вы, мистер Моррисси, неужто не читали? Про всю эту стрельбу? Так вот примерно в ту пору, когда были все эти похищения одних, других, ну, вы знаете, вы наверняка читали в газете, что его пристрелили… Тогда убили то ли двенадцать, то ли пятнадцать человек — все зависит от того, как считать, как хочется считать, — сказала она.

Джек медленно кивнул: женщина говорила о войне между торговцами героином, которая разразилась несколько месяцев тому назад, — вторая война за последние годы, но он тогда не очень внимательно следил за событиями. Его порой поражало, сколь многое произошло вокруг, а он этого и не заметил… Хорошо это или плохо, когда ты до такой степени самоизолируешься? Любовь к Элине нарушила нормальную работу Машины: эта любовь потребовала слишком большой затраты вольтажа. Сейчас, вернувшись к нормальной жизни, Джек, казалось, должен был бы почувствовать прилив энергии, а почему-то чувствовал вялость — словно тогда, в Калифорнию, летал совсем другой, более молодой человек, а сейчас даже мысль о необходимости сесть в автобус и поехать на другой конец города приводила его в уныние… Женщина сказала — «до свидания», и снова поблагодарила его, и пошла дальше, вновь обретя прежнее веселое расположение духа.

Но она каким-то образом сумела заставить его мысль заработать, привела в действие Машину слов. Ему необходимы были добрые вести, вести, поднимающие настроение. Ему необходимо было найти оптимистический вариант — способ сохранить семью, не разрушить ее, эту очень маленькую — ведь всего один ребенок, — но почему-то очень весомую единицу. Я люблю его, я люблю тебя — это была правда. Но требовалось что-то еще.

И Машина слов выдала следующий вариант:

В некой прошлой жизни Джек полюбил женщину и женился на этой женщине, которая принесла ему ребенка, его ребенка (это был Роберт); а женщина (это была Элина) умерла или каким-то образом исчезла. Лучше всего — умерла. Мертва… Да, мертва, несомненно, мертва до конца нашего рассказа. А ребенок, Роберт, — жив. И отец, сам Джек, тоже, безусловно, жив… он будет жить, чтобы быть отцом, если не мужем, в гораздо меньшей степени мужем… Джек Моррисси будет жить, чтобы выполнить все обязательства, как принятые им по контракту, так и все прочие; чтобы оплачивать счета, потому что он человек взрослый и ответственный и потому что…

Машина выключилась и больше не желала работать. Но Джеку понравилось то, что она ему выдала: это его устраивало. Это был отличный вариант. С его помощью он сможет продержаться до конца нашего рассказа.