Никакой очевидной причины тут не было. Известно, что восточная морская граница США неотличима от канадской, видимость североамериканской солидарности простиралась далеко к югу — Атланта мало отличалась от крупных городов на севере, таких как Торонто или Нью-Йорк. Только красная глина, земля цвета красной рыбы, которая виднелась среди зелени и напоминала незаживающие раны, говорила о том, что эта безликая, величественная природа ей чужда, что шумные временные поселки вдали от дорог населяли больше жители Джорджии, чем Пенсильвании или Канады.

Единственное, что было другим, так это детали — речь местных дикторов, несколько мрачноватые религиозные плакаты на стенах и досках и яркие голографические шатры, искрящиеся цветными изображениями Христа. Были и более мирские сюжеты — улыбающийся Малыш, Голодный Кот, Убийца Цен — они появлялись, как привидения, вдоль дороги ночью на фоне темных скоплений домов и очень скоро исчезали в зеркале заднего обзора.

. «Благодарил ли ты сегодня Бога?» — вопрошала красная неоновая надпись на фасаде здания, похожего на амбар. Ольга решила, что это церковь. «Пора выяснить истину» — говорила другая надпись, медленно бегущая по периметру конструкции на высоте двухсот метров над землей, как первое послание человечеству от звездолета пришельцев.

Не все цветные послания можно было прочесть в темноте, те, кто мог себе позволить лишь баллончик с краской, писали ей. На одной такой небрежной граффити было написано: «Господь уже пришел, а евреи снова его убили». Ольга предположила, что это написали приверженцы культа Кивера, застреленного в Иерусалиме лет десять назад при попытке захватить Купол Камня.

Ольга с рождения хорошо чувствовала голоса, что-то слышала в этих знаках, будто в голосе из снов.

«Это те, кто потеряли что-то важное и страдают, кто хранит тайну, — подумала она. — Кто верит в знаки».

Она вспомнила свою молодость, прошедшую среди цыган и циркачей, исповедующих старинные верования, их постоянную борьбу с мирозданием, которое упорно хранило свои секреты.

«Эти люди проиграли свою войну два века назад. Они богаты, могущественны и современны. Что же они ищут?»

Похоже, от скорби нелегко отделаться.

Она вышла с поезда в Вашингтоне, потому что ее собственные голоса ослабели. Она знала, что едет в правильном направлении, — как обгоревшая на солнце женщина знает, где находится солнце, — но голоса стали появляться реже, и она их плохо слышала, будто детей что-то пугало или отвлекало. Видение черного утеса по-прежнему посещало ее во сне, но Оно казалось лишь воспоминанием из прошлых снов. Ольга чувствовала, что радар, который сидел у нее в голове и уверенно вел ее вначале, начал давать сбои. Ей нужно побыстрее выбраться из этой скоростной металлической капсулы, которая привезла ее из Торонто. Ей хотелось дышать живым воздухом, чувствовать ветер на лице. Черная гора была где-то там, еще южнее, но ей необходимо ощущать мир, чтобы определить, где точно она находится.

Сидя за рулем взятой напрокат машины, она проезжала среди густой зелени северной Джорджии или, скромно устроившись за столиком придорожного ресторана, видела себя со стороны — пятидесяти-шестидесятилетняя женщина, которая бросила прекрасную работу, дом и даже свою страну, чтобы нестись в неизвестность, потому что голоса в ее голове так хотят. Если этот человек — она, то она сумасшедшая. Ну скажите на милость, у кого еще могут быть в голове голоса? Кто бы еще мог подумать, что дети всего мира говорят с ними во сне? Только свихнувшиеся, сумасшедшие. Как это ни странно, эта мысль Ольгу не взволновала.

«Я не боюсь сойти с ума, — однажды поняла она, сидя за столиком ресторанчика, поджидая, когда усталая официантка вспомнит, что еще не приняла ее заказ. — По крайней мере пока не пойму, что это значит. Еще значительная часть меня остается Ольгой — меня еще много».

Так непривычно жить одновременно внутри себя и снаружи, но надо признать, это и успокаивало. Умом Ольга понимала, что она поступает бессмысленно. Что на самом деле это иллюстрация для учебника по шизофрении, но сопротивляться не могла. Эти голоса могли быть плодом ее воображения, разложения мозга, но они также были частью ее самой. Большей частью и эти ощущения были невероятно глубокими и более реальными, чем все остальное. Она должна была уважительно к ним относиться — поступать иначе было равносильно самоуничтожению, а Ольга не имела склонности к самоубийству. А если бы было иначе, то она не находилась бы сейчас здесь, в плохо освещенном ресторанчике, дожидаясь бутерброда», пережив на десятки лет своего возлюбленного Александра и их ребенка.

Она выехала из Атланты и поехала через Джорджию в Алабаму. Автострады пробегали мимо лесов и стихийных трейлерных поселков и даже еще более убогих жилищ. Проезжала она и города, где зеркальные башни баронов Телеморфикса вздымались к небу, каждое такое здание просто кричало, что даже там, где главенствует информация, она приходит откуда-то, а значит, ей откуда-то управляют.

«Это и есть то „откуда-то“, — объявляли здания от имени своих владельцев, — Здесь, среди замков-офисов, здесь и в тысячах других по всему миру. Мы контролируем входы. Нам принадлежат даже электроны. Робкие и униженные, вы можете ждать Христа, если хотите, а мы тем временем будем править Землей и невидимыми пространствами. Мы сияем».

Каждую ночь Ольга лежала в кровати в одном из бесконечных придорожных мотелей, телематическое соединение почти полностью заглушало рев транспорта снаружи, ее голова наполнялась видениями и тихими голосами. Дети окружали ее, как робкие духи, каждый шептал печальную историю о своем прошлом, которое было для них потеряно, каждый с радостью готов был повторять свой рассказ раз за разом, целый хор голосов. Они обступали ее, как стайка голубков, толкались, шептались. Каждую ночь они вели ее к тому месту, где она увидит острое черное крыло на фоне неба.

«Теперь уже ближе, — шелестела толпа. — Ближе».

Она просыпалась усталая, но вдохновленная. Даже пульсирующие головные боли, которых Ольга так боялась еще несколько недель назад, теперь казались оправданными, потому что подтверждали, что связь с чем-то очень важным не прервалась. Впервые за многие годы с ней что-то происходило, что-то значительное. Если головные боли давали это, пусть и очень сильные боли, тогда они не проклятие, а благодать.

«Так, наверное, себя чувствовали святые мученики в старые времена, — пришло ей в голову однажды утром, когда она выруливала на автостраду 10, держа в руке стаканчик кофе, мягкая пластмасса грела ладонь, как крошечное живое существо. — Каждая рана — подарок от бога. Каждый удар кнутом — божественный поцелуй».

«Но все мученики умерли, — напомнила она себе. — Это и сделало их мучениками».

Но даже эта мысль не смутила Ольгу. Небо было серым и холодным. Неподвижные птички сидели на дорожных знаках вдоль дороги, но она чувствовала себя такой живой, что почти не верила в смерть.

Непонятно как, в тысяче миль от знакомых ей мест и еще дальше от того места, где она родилась, Ольга Пирофски вдруг поняла, что наконец приехала домой.