скоро Аврамий увидел ее в том наряде и в образе блудницы, едва все тело его и весь состав его не обратились в слезы; но любомудрием и воздержанием скрепил он себя в сердце своем, как в недоступной твердыне, чтобы Мария не догадалась и не убежала прочь.

Когда же сидели они и пили, блаженный начал разговаривать с ней как человек, пламенеющий к ней неугасимым огнем любви. Так мужественно подвизался сей блаженный против диавола, что, взяв пленницу, возвратил ее в брачный Христов чертог! Когда блаженный разговаривал с ней, она, встав и обняв, целовала выю его. Лобызая его, обоняла от кожи его Ангельское житие его и тотчас вспомнила о своем былом подвижничестве. Вздохнув, сказала: «Горе мне одной!» Содержатель гостиницы с удивлением сказал ей: «Два года живешь уже здесь, госпожа Мария, и никогда не слыхал я твоего вздоха или подобного слова. Что же теперь с тобой сделалось?» Она отвечала: «О, если бы умереть мне за три года! Тогда была бы я блаженна». И тотчас блаженный, чтобы не подать о себе подозрения, строго говорит ей: «При мне теперь стала вспоминать грехи свои!» Однако ж не сказала она в сердце своем: «Вид его представляется мне точно, как вид дяди моего». Единый человеколюбивый и премудрый Бог так устроил все, чтобы не узнала она его и, убоявшись, не убежала прочь. Аврамий же, вынув тотчас монету, отдает ее содержателю гостиницы и говорит ему: «Изготовь нам прекрасный ужин; мы повеселимся сегодня с этой девицей, потому что издалека шел я для нее». Вот мудрость в подлинном смысле по Богу! Вот духовное разумение! Какая хитрая уловка против диавола! Какое пожертвование за душу! Какая мудрость, губящая змия, просвещающая душу! Кто в продолжение пятидесятилетнего подвига не вкушал хлеба, тот ест мясо, чтобы спасти душу, уловленную диаволом. Сонм святых Ангелов на небе удивился этому равнодушию, лучше же сказать, великодушию блаженного, удивился тому, с какой готовностью и неразборчивостью ел и пил он, повторяя в себе сказанное в Евангелии: днесь возвеселити же ся и возрадовати подобаше, яко дщерь моя сия мертва бе, и оживе, изгибла бе, и обретеся (Лк. 15, 32). О, мудрость премудрых и разумение разумных! О, достойное удивления и чудное, превышающее собой всякую строгую разборчивость равнодушие, которым спас душу, исхитив ее из ядоносных зубов змея! Когда насладились они ужином, девица сказала: «Встанем, господин, и пойдем спать». Он отвечал: «Пойдем». И вошли они в опочивальню. Блаженный видит высоко постланное ложе, и с готовностью входит, и садится на нем. Не знаю, как наречь или как проименовать тебя, совершенный Христов человек! Назвать ли тебя воздержанным или равнодушным? Мудрым или безумным? Разборчивым или неразборчивым? Все пятидесятилетнее время своего подвижничества спавший на одной рогоже, с какой готовностью воссел ты на постель! Все это сделал ты во славу Христову и в похвалу драгоценного перед Богом жития твоего. Так, он пошел один, ел мясо, пил вино, остановился в гостинице, чтобы спасти погибшую душу. А мы, малодушные, приходим в неблаговременную разборчивость, когда нужно только сказать ближнему полезное слово!

Итак, сидел он на ложе, Мария же говорила ему: «Дай, господин, сниму с тебя обувь». Но блаженный сказал ей: «Запри дверь, и тогда приходи, и возьми это». Она усиливалась сперва разуть его, а он не дозволял сего. Тогда заперла она дверь и пришла к нему, и говорит ей блаженный: «Подойди ко мне ближе, госпожа моя Мария». И когда подошла она ближе, Аврамий удержал ее, чтобы не могла убежать от него. Снял клобук с головы своей и, заливаясь слезами, стал говорить ей: «Не узнаешь ли меня, чадо мое Мария? Не я ли отец твой Аврамий? Не узнаешь ли меня, чадо мое? Не я ли воспитал тебя? Что с тобой сделалось, чадо мое? Где Ангельский образ, какой имела ты на себе, чадо мое? Где слезы? Где бдение, соединенное с болезнованием души и сокрушенного сердца? Где возлежание на голой земле и частое коленопреклонение? Как с высоты небесной ниспала ты в бездну погибели? Почему не объявила ты мне, что буря адская окружала тебя? Вместе с Ефремом возопил бы и я к Могущему спасти от смерти. Для чего, совершенно отчаявшись, предала ты себя диаволу? Для чего оставила и ввела меня в нестерпимую печаль? Кто из людей, чадо мое, безгрешен, кроме Единого Бога?» Она же, приведенная в ужас, оцепенела, не могла поднять лица своего и, изумленная, подобно камню, оставалась в руках его, преодолеваемая стыдом и страхом. А блаженный продолжал со слезами говорить ей: «Не отвечаешь ты мне, чадо мое Мария? Не для тебя ли с болезнью пришел я сюда, чадо мое? На мне грех твой, чадо. Я буду отвечать за тебя Богу в день судный. Я принесу покаяние за этот грех твой». Так до полночи умолял и уговаривал ее. Она же, осмелев несколько, проговорила ему так: «От стыда не могу обратить к тебе лица своего. Как призову пречистое имя Христа моего? Осквернена я нечистотой тинной». Блаженный говорит ей: «На мне грех твой, чадо мое; у меня с рук потребует Бог за этот грех твой. Выслушай только меня. Пойдем, воротимся в место свое, ибо и возлюбленный наш Ефрем плачет о тебе и умоляет за тебя Бога. Умоляю тебя, чадо, помилуй старость мою, сжалься над сединами моими. Прошу тебя, чадо мое возлюбленное, встань, следуй за мною!» И она сказала ему: «Если примет Бог покаяние мое, то иду. Но к тебе припадаю и твое преподобие умоляю, твои святые следы лобызаю, потому что умилосердился ты надо мной и пришел сюда извлечь меня из сети диавольской». И, положив голову свою у ног его, проплакала она всю ночь, говоря: «Чем воздам тебе, государь, за все это?» Когда же настало утро, говорит ей блаженный: «Встань, чадо мое, уйдем отсюда». Она говорила ему в ответ: «У меня есть здесь немного золота и платья, что прикажешь об этом?» Блаженный говорил ей: «Оставь это здесь, ибо все это – часть лукавого». И встав, немедленно вышли. Ее посадил он на коня, а сам, радуясь, шел впереди ее. И как пастух, когда отыщет погибшую овцу, берет ее на плечи свои, так и блаженный шел с радостным сердцем. И когда пришли на место, ее затворил во внутренней келье, а сам пребывал во внешней.