А вот что нового внёс в обвинение партследователь Ганин. Прежде всего, без ссылки на следственное дело он полностью процитировал объяснительную записку В.А. Ефимова, приводившуюся нами выше. В подтверждение чинившихся безобразий представил такой факт. «В феврале 1939 года в УНКВД Ленинградской области поступило анонимное заявление, в котором сообщалось о грубом нарушении революционной (революция — это вообще беспредел в борьбе за власть. — Ю.Б.) законности, допускаемой в Лужском отделении НКВД». Ответственный контролёр упустил из виду, что с ноября 1938 года Богданов в Луге уже не работал, так что эти претензии следовало предъявить его преемникам — ВРИО Варицеву и новому начальнику райотделения Шашаеву. Но Варицев погиб, а заказа на Шашаева не поступало, и поэтому он не привлекался даже в качестве свидетеля. Так легче было изобразить, что во всех бедах виноват только Богданов.

Другой вопрос, раскрученный Ганиным, касался действительных и мнимых поощрений. «25 августа 1937 года приказом НКВД СССР за № 351 Богданов награждён боевым оружием НКВД СССР “За беспощадную борьбу с контрреволюцией”». Этот пистолет ТТ начальник Лужского райотделения действительно получил и хранил у себя до марта 1953 года. Интересно, конечно, как принятая тогда формулировка беспощадная борьба сочеталась с социалистической или советской законностью? Были ли они юридически уравновешены? «27 декабря 1937 года приказом УНКВД по Ленинградской области за № 308 Богданов был вторично награждён боевым оружием “За беспощадную борьбу с контрреволюцией”». В главе 14 мы высказывали свою версию происхождения этого мифического награждения перед покушением на жизнь Богданова. Но кто же теперь в такое поверит? А сам Богданов об этом молчал.

Далее в обвинительной записке отмечалось: «В характеристике на Богданова, составленной в первой половине 1940 года, указано, что “в течение последних лет работал начальником Лужского райотделения, где в 1936, 1937 и 1938 годах под его руководством были вскрыты и ликвидированы ряд контрреволюционных организаций”». Мы в главе 17 уже говорили о том, что такая мощная формулировка для аттестации Богданова, недострелянного саботажника, была придумана ленинградским начальством для обеспечения успешного его выдвижения на руководящую работу, когда начались новые времена. Теперь это благое дело аукнулось бывшему выдвиженцу с неожиданной стороны. «Как установлено в настоящее время, никаких контрреволюционных организаций в Лужском районе не существовало». Но партийный дознаватель пошёл ещё дальше и с горькой обидой указал, что «Богданов незаслуженно получил награду за раскрытие так называемых “контрреволюционных организаций”». Претензии в этом плане рекомендуем предъявить к УНКВД по ЛО, издавшему приказ о фиктивном награждении, о котором поощрявшийся работник даже не знал.

По казахстанскому агентурному делу «Националисты» партийный контролёр ничего новенького не придумал, лишь добросовестно переписал весь приводившийся в других обвинениях материал.

В заключение «Служебной записки» было отмечено, что по лужским и казахстанским делам Богданов признал, что «он несёт ответственность, как и другие работники НКВД». Просил сохранить его в партии, обещал искупить допущенные ошибки [А. 10].

18 ноября 1959 года состоялось заседание КПК при ЦК КПСС, на котором рассматривали персональное дело о нарушении революционной законности Н.К. Богдановым. Потом слово «революционной» в проекте постановления зачеркнули и сверху написали «социалистической». Какая разница? Всё равно с юридической точки зрения никто себе толком не представлял, что это такое, потому и писали произвольно то революционная, то социалистическая, то советская законность. На заседании, помимо обвиняемого Богданова и членов КПК во главе с председателем Н.М. Шверником, присутствовали: Г.Т. Дроздов — зам. заведующего Отделом административных и торгово-финансовых органов, К.П. Черняев — заместитель МВД СССР, Н.П. Стаханов — министр внутренних дел РСФСР, И.А. Пучков — председатель Парткомиссии при Ленинградском обкоме КПСС, М.А. Ботов — начальник Инспекции по личному составу МВД СССР, Н.Р. Миронов — зав. Отделом административных органов ЦК КПСС. Кроме того, в зале находилось несколько человек, недавно реабилитированных.

Согласно правилам, обвиняемому никакого адвоката (этакого пережитка буржуазного общества) не полагалось. Партия всегда судила не по закону, а по совести. Впрочем, причём здесь совесть, если сверху дано было соответствующее указание, причём совершенно не обязательно самим, а лишь кем-то из его ближайшего окружения? К мнению руководства следовало прислушиваться, улавливать его, чтобы потом с горячностью отстаивать собственное мнение, как раз целиком и полностью почему-то совпадавшее с мнением начальства. В этом и состояла основа партийной дисциплины и единства партии.

С докладом по существу вопроса на заседании Комитета выступил ответственный контролёр КПК В.П. Ганин, который зачитал приведенную нами выше свою обличительную «Записку» [А. 10].

Потом традиционно слово предоставили виновнику всех социальных бед Советской власти Богданову. Дать какие-либо разъяснения, сказать что-то серьёзное в своё оправдание в такой обстановке не представлялось возможным. Оставалось только каяться в грехах и признавать совершённые ошибки, обещать исправиться и просить о снисхождении. Тем более что из рядов зрителей, бывших заключённых, для которых разыгрывался этот фарс, раздавались реплики: «Это он арестовывал! Это он расстреливал, я знаю!»

Потом выступили председатель КПК Шверник, за ним Пикина, Дроздов, Андреева, Стаханов, Миронов. Протоколов их речей у меня нет — они всё ещё строго секретны. Однако общее мнение (полностью совпадавшее с мнением руководства) являлось единодушным: «исключить Богданова Н.К. из членов КПСС за грубое нарушение социалистической законности в период его работы в органах государственной безопасности». Члены КПК при ЦК КПСС, как и полагалось, проголосовали «за» единогласно. Праведный суд внесудебного органа безграничной партийной власти свершился. Поскольку Богданов чего-то ещё мешкал, не зная, что делать дальше, к нему подошёл здоровый амбал из специальных помощников Комитета, засунул руку в карман чужого пиджака, вытащил оттуда партийный билет, снял с него обложку и вернул владельцу, а документ положил на стол перед председателем КПК. На черновике только что принятого, заранее заготовленного решения наискосок красным карандашом была начертана резолюция: «Исключить». После небольшой черты под этим страшным словом появилась ещё более зловещая красная надпись: «Записку о лишении звания и орденов СССР и пенсии написать в ЦК КПСС». Следовало узнать мнение руководства о том, как дальше поступить с этим бывшим товарищем: разделать под орех его или оставить дышать. Ещё чуть ниже крупными красными буквами было выведено: «Партбилет изъят» [А. 13].

Беспартийный враг народа Богданов вернулся домой расстроенным. Прежняя жизнь была перечёркнута начисто. Ни к чему оказалась вся эта 30-летняя напряжённая, полная риска и жестокости, трудностей и самопожертвования работа. Выслужиться не пытался, но считал, что трудился честно, не жалея сил и собственного здоровья. Умел общаться с людьми, уважал их, старался передать свой опыт молодым сотрудникам, предостеречь их от ошибок. Теперь всё это оказалось никому не нужным. Впрочем, для Богданова случившееся не явилось неожиданностью, так как он прекрасно понимал, что давно уже творились в нашем государстве неприглядные дела, ответ за которые придётся держать крайнему, возможно, и ему. Вот почему отец всегда говорил нам, его сыновьям: «Никогда не ссылайтесь на меня, на моё высокое положение. Сегодня я начальник, а что будет завтра — ещё неизвестно».