— Вы забываете, — прервал его сэр Джон Лоуренс, — что этот параграф воинского устава отменяется в экстренных случаях… А ловкость, с которой вы арестовали вождей ужасного общества, столько веков заставлявшего мириться с ним все правительства, дает право на отличие. Вот и патент на чин.

— Ах, ваша светлость! — воскликнул молодой офицер, тронутый этим до слез. — Если представится когда-нибудь случай отдать свою жизнь за вас… — При этих словах он бросился к сэру Джону и покрыл его руки поцелуями.

— Я видел вашего отца в деле, Эдуард, и знаю, что вы принадлежите к семье, на которую можно рассчитывать.

Несмотря на свою радость, Эдуард Кемпбелл был, видимо, чем-то встревожен; но всякий, кто не знал причин этой тревоги, мог, как и вице-король, принять это за волнение по случаю повышения.

— На патенте недостает только, — сказал сэр Джон, — печати королевы; я сейчас приложу ее.

Когда он встал, чтобы взять из золотого ящика печать королевы, молодой человек сжал руки и пробормотал:

— Что делать, Боже мой! Что делать? Если я буду молчать, то совершу двойную измену против своей страны и своего благодетеля… А если скажу…

Вдруг он ударил себя по лбу:

— Да, — сказал он, — само небо внушает мне эту мысль… Только моя мать может помешать непоправимому несчастью…

— Вот и сделано, — сказал вице-король, кладя печать обратно на место. — Желаю, мой милый Эдуард, чтобы открывшаяся вакансия дала вам возможность скоро занять ваше место.

— Ваша светлость, — отвечал Эдуард, принявший решение, — если бы я не боялся злоупотребить вашей добротой…

— Вы имеете ко мне просьбу? Говорите, не бойтесь, мой милый капитан, я заранее согласен на нее.

— У нас теперь военное положение, и я не смею…

— Я читаю ваши мысли, — прервал его сэр Джон Лоуренс, — вы желаете получить отпуск на неделю, чтобы лично передать новость полковнику и леди Кемпбелл.

— Неделю! — воскликнул Эдуард, невольно вздрагивая. — О нет! Это слишком много, достаточно половины.

— Ваша рука дрожит, Кемпбелл, вы нездоровы?

— Это ничего… избыток счастья… удивление… нервный приступ, которого я не могу преодолеть…

— Полно, успокойтесь, дитя мое, — ласково сказал ему вице-король. — Поезжайте в Бомбей к вашим милым родителям, я не назначаю вам срок вашего отпуска, вы возвратитесь, когда пожелаете. Мы теперь переживаем период относительного спокойствия, и я надеюсь, что мне долго не придется прибегать к вашей помощи, а когда вы вернетесь, срок вашего пребывания в Декане будет близиться к концу.

— Прошу вас, ваша светлость, не убаюкивайте себя видом обманчивого спокойствия… С таким фанатичным народом нельзя быть никогда уверенным в завтрашнем дне.

— Поезжайте, мой молодой друг, и без всяких задних мыслей пользуйтесь отпуском, который я разрешил вам: вы не знакомы с положением дел так хорошо, как я, иначе перестали бы тревожиться. Можно сказать, что общество Духов Вод всегда было душой и головой всех заговоров, всех восстаний… Оно исчезло — и теперь ни один индус не тронется с места. Сам Нана-Сахиб, предоставленный лишь собственным силам, утратит свое влияние на юге Индии, где ненавидят мусульман, а дней через пять он будет у меня в руках.

«Боже мой! Я не могу убедить его, — подумал молодой человек, — остается только одно средство: ехать в Бомбей».

— Берегите себя, ваше превосходительство, — продолжал он громко. — Я дрожу при мысли, что ваши драгоценные дни зависят от кинжала какого-нибудь презренного факира.

— Благодаря вам, Эдуард, те, которые вкладывали оружие в руки этих фанатиков, не в состоянии больше вредить нам…

— Вы в этом уверены, ваша светлость?

Странная улыбка пробежала по лицу вице-короля.

— Колодец Молчания, — отвечал он, — никогда не отдавал своих жертв… И потом, верьте мне, они не посмеют так высоко занести свой кинжал.

— Я во всяком случае прикажу удвоить часовых и поставить по одному у всех выходов, которые ведут в ваши апартаменты.

— Хорошо! Предосторожности никогда не излишни… Когда вы рассчитываете выехать?

— Мое дежурство кончается сегодня вечером, и я тотчас же двинусь в путь.

— Счастливого пути… Привет полковнику!

Эдуард Кемпбелл в Джахара-Бауге. — Слишком поздно. — Эхо выдало. — След в развалинах. — Ради Бога, остановись! — На пути в Бомбей.

ВЫЙДЯ ИЗ ПОКОЕВ ВИЦЕ-КОРОЛЯ, ЭДУАРД Кемпбелл осмотрел все караулы дворца, которые зависели непосредственно от него, поставил часовых во всех коридорах и у всех дверей и, приняв таким образом все необходимые при настоящем положении дел предосторожности, передал дежурство офицеру, сменяющему его; затем он вышел из дворца, не заходя в свою комнату.

— Наконец-то я свободен! — сказал он с глубоким вздохом облегчения.

Перед ним тянулась узкая тропинка, которая извивалась дальше среди развалин и шла по направлению к древнему Биджапуру, где находились пагода Шивы, Джахара-Бауг и другие здания, устоявшие в борьбе со временем. Молодой офицер пошел по этой тропинке, стараясь по возможности больше заглушать свои шаги.

После двадцати минут ходьбы он наконец добрался до дворца Джахара-Бауг, который казался совсем пустым после экспедиции, предпринятой сюда Кишнайей. Он ловко проскользнул мимо небольшого павильона, который служил жилищем дорванам, арестованным вместе со своим господином… В эту минуту на верхушке старой пагоды раздался удар гонга молодой офицер насчитал двенадцать, за которыми последовала обычная фраза, сказанная свежим и молодым голосом:

«Полночь, люди высшей и низшей касты, спите спокойно, нового ничего нет!»

Это был голос сына падиала, заменявшего своего отца, который в эту минуту находился вместе с Утсарой в Колодце Молчания.

— Полночь! — повторил Кемпбелл с глубоким разочарованием. — Я опоздал на целый час!

Тем не менее он подошел к павильону, задерживая дыхание, которого было достаточно, чтобы выдать его присутствие среди ночной тишины, и, приложившись ухом к циновке, закрывавшей вход, внимательно прислушался… Нескольких секунд было достаточно, чтобы убедиться, что внутри никого нет. Сильный запах коринги, надушенной жасмином, исходил из павильона, указывая на то, что курившие этот острый табак не так давно ушли оттуда.

— Да, верно, — сказал Эдуард Кемпбелл про себя, — здесь у них было свидание… Но ведь оно было назначено на одиннадцать часов…

Он не успел докончить своей мысли; со стороны дворца донесся легкий шум, и молодой человек поспешил скрыться в кустах, чтобы не быть застигнутым врасплох. Глаза его свыклись с темнотой, и он увидел двух туземцев, которые медленно шли к выходной двери, разговаривая шепотом между собой. Каково же было его удивление, когда в одном из них он узнал старого пандарома, который два дня тому назад был у вице-короля и сказал Уотсону, что ему остается жить всего три часа.