Теша себя этой приятной надеждой, майор, как истинный джентльмен, готовый предупреждать малейшие желания дамы, протянул своей спутнице серебряную коробочку с перуанскими леденцами.

Она отрицательно покачала головой, ответив ему нежной, очаровательной улыбкой.

– Вы проявляете по отношению ко мне столько любезности, сударь, что, с моей стороны, было бы крайне неучтиво отказать вам… Однако…

И она взмахнула ярким веером.

Майор сделал вид, будто огорчился… или, скорее, попытался изобразить огорчение.

– Неужто, мисс, я всегда буду для вас только сударем? В таком случае, честное слово, я больше ничего не стану вам предлагать. Вы же знаете, мисс, у меня есть имя – Бартоломью.

– Прекрасное имя, – сказала она, – но больно уж красивое и длинное, чтобы выговаривать его по сто раз на дню… да еще в такую жарищу.

Но он сразу нашелся что ответить:

– Друзья называют меня Бартом. Так звала меня и моя матушка. Так что пусть я буду Бартом и для вас, Присцилла.

– Весьма польщена, Барт, – произнесла она с улыбкой, от которой у него тут же отлегло на душе.

Корабельный колокол пробил восемь склянок[86]. Заслышав сигнал, мисс Присцилла встрепенулась:

– Как, уже четыре часа, а мы все еще здесь? – удивленно проговорила она. – Ведь капитан уверял, что мы снимемся гораздо раньше.

Она поднялась и спросила:

– Право, почему мы так долго стоим?

Как будто желая получить ответ на свой вопрос, она вышла из-под навеса. Майор Сэндз тоже встал и последовал за нею.

Торговец-еврей несолоно хлебавши направил свою крохотную лодчонку назад к берегу. Другие пироги, так и не освободившись от груза овощей и фруктов, тоже отчаливали от корабля. Сидевшие в них люди все еще кричали, препираясь с матросами, облепившими релинги[87]. Большая шлюпка, за которой наблюдал капитан Брэнсом, подошла к подножию наружного трапа. Один из сидевших в ней туземцев, обнаженный и смуглый, упершись коленом в ее носовую надстройку и ухватив корабельный конец, поставил шлюпку вдоль огромного, как скала, борта корабля.

В это же самое время за кормовым парусом шлюпки показалась стройная, крепко сложенная фигура молодого человека в голубом, расшитом золотом камзоле и шляпе, увенчанной бледно-голубым страусовым пером; на его руке, обрамленной тончайшими кружевами, которой он взялся за поручень трапа, была перчатка.

– Черт возьми! А это еще что за птица? – удивленно воскликнул майор Сэндз, не ожидавший встретить эдакого щеголя прямо посреди моря, у берегов Мартиники.

Он удивился еще больше, когда увидел, с какой ловкостью этот щеголь взбирался по перекошенному трапу. Следом за ним едва поспевал метис в хлопчатобумажной рубахе и коротких штанах из грубой кожи, он тащил плащ, шпагу и ярко-красную кожаную кобуру, из которой торчали рукоятки двух пистолетов, отделанные серебряной чеканкой.

Поднявшись до верхней площадки трапа, расположенной на уровне палубы, высокий незнакомец на мгновение остановился, приняв величественную позу. Затем, в ответ на приветствие капитана, он снял шляпу и поклонился. На голове у него был искусно завитый черный парик, обрамлявший его загорелое, обветренное лицо.

Капитан отдал распоряжение. К нему тотчас же устремились двое матросов.

Путешественникам было видно с кормы, как вслед за тем на палубу подняли один сундук, а за ним и другой.

– Кажется, этот господин наш попутчик, – произнес майор.

– Судя по наружности, он какая-нибудь важная особа, – заметила мисс Присцилла.

На что майор с плохо скрываемым раздражением возразил:

– Вы судите о нем по его изящному виду. А наружность, да будет вам известно, моя милая, обманчивая штука. Вы только взгляните на его слугу, если этот мошенник в самом деле ему слуга, – это же сущий пират.

– Но мы же с вами находимся в стране буканьеров[88], Барт, – напомнила ему она.

– Вот именно, – резко ответил майор. – Я и подумал, что роскошный голубой камзол здесь совсем не к месту.

По свистку капитана матросы заняли свои места.

Якорная цепь с оглушительным скрежетом поползла вверх. Матросы полезли на марсы ставить паруса. Майор догадался, почему они так долго здесь стояли, – чтобы забрать незнакомца; и, как бы обращаясь к ветру, он с горечью спросил:

– Откуда, черт бы его побрал, взялся этот хлыщ?

В его голосе прозвучало явное недовольство. Ведь незнакомец мог нарушить все его планы.

Майор Сэндз огорчился бы еще больше, знай он, что сама госпожа Удача ниспослала ему попутчика, дабы он лишний раз убедился, что добиться ее милостей не так-то просто.

Мисс Присцилла и майор, которым не терпелось узнать, кто же их попутчик, спустились в просторную кают-компанию, где уже шли приготовления к ужину.

Однако узнать им удалось немного: представляя им незнакомца, капитан назвал его Шарлем де Берни, из чего следовало, что он был француз. Хотя с первого взгляда сказать это было трудно, потому что по-английски он изъяснялся довольно легко и непринужденно. Его национальность скорее выдавали присущие ему чисто французская экспрессивность и подчеркнутая обходительность – слишком откровенная, по мнению майора, воззрившегося на него широко раскрытыми голубыми глазами. Для себя майор уже решил, что будет относиться к незнакомцу нарочито равнодушно, и только порадовался, когда не нашел никаких оснований, могших изменить его решение: дело в том, что в силу своего положения майор Сэндз презирал всех, кто, подобно ему, был лишен привилегии родиться англичанином.

Господин де Берни был высок, строен и на вид крепок. На нем были голубые гладкие чулки, подчеркивающие стройность его гибких ног. Его лицо покрывал сильный загар. И, как не преминул заметить майор Сэндз, оно поразительно напоминало лик его величества покойного короля Карла II в пору его молодости – ибо французу было не больше тридцати пяти. Тот же удлиненный череп, такие же острые скулы, тот же нос и тот же выступающий вперед подбородок, такие же тонкие черные усики над полной верхней губой, тот же рот, застывший в едва уловимой сардонической улыбке, характерной для усопшего монарха. Над его темными глазами, вспыхивающими, точно яркий факел, нависали черные как смоль брови.