* * *

В последние месяцы жизни мысли Альфреда занимала драма «Немезида». Мать Вальборг, писательница Юсефина Веттергрунд (Леа), просмотрела рукопись с красным карандашом в руке. В основном она исправила ошибки в правописании, что очень порадовало Альфреда. Он и не желал видеть значительных исправлений в тексте, поскольку предпочитал «упасть на собственных крыльях, чем взлететь на чужих».

Во время пребывания в Бофорсе он спросил Рагнхильду Сульман, не возьмется ли она перевести «Немезиду» на норвежской язык. Он задумал издать пьесу в Норвегии, чтобы избежать «шведской цензуры и родного консерватизма». Теперь же, собираясь в Париж, он передумал и взял с собой драму туда. При помощи машинистки в офисе делового партнера ему удалось напечатать ее на машинке88.

В Швеции у Альфреда оставалось одно-единственное дело. Оно имело щекотливый характер и касалось некой Софии Аррениус, урожденной Рюдбек. София вышла замуж за Сванте Аррениуса, профессора химии в Стокгольмском университете, но брак только что распался. София была женщиной радикальных взглядов и хотела учиться, в то время как профессор видел жену лишь домохозяйкой. Сванте Аррениуса смело можно было назвать восходящей звездой. Весной 1896 года он опубликовал блестящую статью, в которой делился своими расчетами по поводу того, как увеличение выброса в воздух двуокиси углерода может повлиять на климат Земли. Возможным источником подобных эффектов может выступать ископаемое топливо, писал прозорливый Аррениус, который в 1903 году получит Нобелевскую премию по химии89.

София Аррениус нуждалась в средствах к существованию. Она окончила университет, где изучала физику и химию, некоторое время работала в Бофорсе. «Нет ли у вас подготовительных исследований, которые я могла бы выполнять?» – спросила она Альфреда в письме. До того как уехать на юг в октябре 1896 года, Альфред Нобель поручил разведенной Софии Аррениус исследовать тепловое излучение на разных видах стекла за соответствующее вознаграждение90.

До Копенгагена Альфреда сопровождал Фредрик Юнгстрём. Велосипед Svea по-прежнему пользовался успехом. При помощи Альфреда в Англии было создано акционерное общество, вскоре планировалось открытие велосипедного завода. «Пока паром пересекал пролив, мы в задушевной беседе ходили туда-сюда по палубе под моросящим дождем… С восторгом слушал я, как он цитирует строки из “Саги о Фритьофе”. По прибытии в Копенгаген мы расстались… чтобы никогда более не встретиться. Кровь теплеет в моих старых жилах, стоит мне подумать о нем», – писал Фредрик Юнгстрём в своих воспоминаниях шестьдесят лет спустя91.

На самом деле Альфред Нобель направлялся в Сан-Ремо, однако сделал остановку в Париже. Сердце снова начало подводить его. Проконсультировавшись у нескольких врачей, порекомендовавших ему новое лекарство, он со смехом писал Рагнару Сульману: «Просто ирония судьбы – мне прописали принимать внутрь нитроглицерин. Они называют его “тринитрином”, чтобы не пугать аптекарей и публику». В письме он ни словом не упомянул: врачи утверждали, что у него тромб, угрожающий его жизни.

Рагнар переслал ему новые образцы пороха без нитроглицерина. Альфред похвалил его и предсказал, что новый бездымный порох полностью вытеснит с рынка его прежнее изобретение. Он и вправду с нетерпением ждал возможности «убить свой же собственный продукт», как писал он92. Племянники связались с ним по поводу практических вопросов, которые предстояло решить после смерти Роберта. Они радовались, что Альфред выразил желание снять по возвращении квартиру в Стокгольме вместе с Паулиной, Тирой и Яльмаром. Жена Людвига Вальборг, сочинявшая стихи не хуже матери, послала Альфреду бодрые строчки по случаю 63-летия:

В Париже Альфред пробыл целый месяц. Вообще-то у него вошло в привычку подолгу переживать по поводу смерти близких. Но сейчас, когда для этого нашлись все основания, он полностью отказался от жалости к себе и сетований на судьбу. Наоборот, он смотрел в будущее. Заказал сто бутылок бордо в Бьёркборн и пообещал инженеру Андре недостающие 10 000 крон на следующую экспедицию. А также нашел в Париже подходящую типографию для пьесы «Немезида».

В ноябре он посетил нового пастора шведско-норвежского прихода Натана Сёдерблума. Пастор выглядел куда моложе своих тридцати лет, и в Париже многие считали, что он кажется ребенком. Однако со временем Натан Сёдерблум стал архиепископом Шведской церкви и теологом с мировой славой. В 1930 году он станет лауреатом Нобелевской премии мира за усилия по объединению христиан.

Натан Сёдерблум прибыл в Париж весной 1894 года со своей будущей женой Анной. Почти сразу же он втянул Альфреда Нобеля в сбор средств в пользу нуждающихся шведов, живущих в Париже, а теперь ему пришла в голову мысль построить больницу. Чета Сёдерблум проживала на четвертом этаже неподалеку от парка Монсо. Держась исключительно скромно, Альфред позвонил в дверь. Согбенный, в скромном костюме, он прекрасно слился с другими несчастными, ожидавшими в тесном вестибюле не для того, чтобы дать, а для того, чтобы получить.

Сёдерблум и Нобель собирались обсудить финансирование больницы. Альфред попросил Сёдерблума представить ему смету и пообещал, как рассказал позднее Сёдерблум, «выделить значительную сумму». Однако у Альфреда было к нему и еще одно дело, совсем иного рода. Он искал кого-нибудь, кто мог бы вычитать корректуру его пьесы. Натан предложил свою жену Анну, на том и порешили. Начав читать, она порекомендовала мужу как можно скорее послать Нобелю несколько изданий «о разнице между религией и злоупотреблением оной»94.

Пастора буквально очаровал пожилой изобретатель. Вне всяких сомнений, творческая натура, однако личность странноватая и вызывающая сочувствие. Размах внутреннего мира Нобеля потряс его, Сёдерблум нашел, что у них много общего и в духовном плане. Позднее Натан Сёдерблум утверждал, что Нобель был глубоко набожным человеком95.

В середине ноября они оказались рядом на большом банкете шведско-норвежского общества, устроенном по случаю назначения на должность нового генерального консула Швеции Густава Нурдлинга. Альфред Нобель сел рядом с Сёдерблумом, желая продолжить разговор о запланированной «образцовой больнице». Он выразил надежду, что будут задействованы «все ресурсы науки», и, по словам Сёдерблума, проявил интерес к исследованиям в области новой науки, расовой биологии96.

Возможно, Альфреда мучила совесть за то, что он вычеркнул Шведско-норвежское общество из своего завещания. Через несколько дней после того банкета он выписал чек на круглую сумму для закупки мебели и ковров. Денег хватило на то, чтобы обставить всю столовую мебелью орехового дерева, а также на кресла в стиле английского клуба, купить два больших восточных ковра и электрические люстры. «Благодаря твоей щедрости у нас в обществе теперь все как у настоящих снобов», – писал позднее Альфреду Нобелю председатель общества Сигурд Эренборг.