Как-то раз Джованна сумела пробраться в парк виллы. Ей надо было увидеть соперницу.

Но когда это произошло, ее стали раздирать противоречивые чувства.

Если прекрасная дама выздоровеет, то с любовником пиши пропало. Однако трактирщица по-своему любила Ботвелла и желала ему счастья. Поэтому славная женщина начала ставить в деревенской церкви свечки за мадонну Стуарти.

Одним чудным осенним днем Ботвелл явился в спальню к супруге и знаком отослал обеих служанок. Сунув тонкую руку графини себе под локоть, он вышел вместе с ней в залитый солнцем парк.

— Сюзан говорит, что ты ешь уже лучше. И это видно. От пищи и от свежего воздуха твои щеки снова порозовели.

Катриона ничего не ответила, но губы ее тронула слабейшая тень улыбки. Они пошли молча, а затем внезапно Френсис схватил жену за плечи и посмотрел ей в глаза.

— Кат! Во имя Бога, дорогая моя! Скажи же мне что-нибудь!

Он вдруг увидел, как из ее глаз понемногу уходит пустота.

— Я люблю тебя, голубка моя! И сейчас люблю еще больше, чем прежде! Не отгораживайся от меня, Кат! Не уходи от меня снова!

— Как можешь ты любить меня, Френсис? — Ее голос был тих, так тих, что граф засомневался, не послышалось ли. Нет, губы шевелились.

— Почему же мне не любить тебя, милая?

Ее лицо источало брезгливость.

— Боже мой, Ботвелл! Разве у тебя совсем не осталось гордости? Я испачкана и никогда больше не очищусь. Я сама уже грязь!

— Ты нечиста, только если сама так думаешь, Кат.

Мужчины жестоко попользовались твоим телом, не отрицаю. — Его пальцы впились ей в мягкую плоть предплечий, а глаза буравили ее. — Но ни один из этих мерзавцев никогда не обладал тобой по-настоящему. Никогда! Твоя душа всегда оставалась при тебе!

— Будь доволен своей пухлячкой-кабатчицей, Френсис, — устало сказала она. — Если до меня еще дотронется какой-нибудь мужчина, я умру.

Ботвелл не удивился даже тому, что жена знала о Джованне.

— Очень хорошо, любимая, я не буду пытаться ласкать тебя. Но однажды придет ночь, и ты переменишь свое решение. Я подожду. Кат. А пока, молю тебя, только не замолкай снова, не переставай разговаривать со мной. Если Бог пожелает, чтобы до конца моих дней у меня не осталось ничего, кроме твоего голоса, то и тогда я буду счастлив.

И в тот же миг на губах у нее мелькнула прежняя улыбка.

— Лицемер! — бросила она, и ее глаза заблестели.

С того самого дня больная пошла на поправку. Ничего ей не говоря, Ботвелл написал ее сыну, графу Гленкерку, и попросил прислать детей к Рождеству. Тем временем лорд ухаживал за Катрионой, надеясь снова обрести ее любовь и доверие. Теперь каждое утро они вместе слушали службу в своей маленькой часовенке, а потом вместе завтракали у графини в спальне. Позже Френсис оставлял жену на попечение служанок, иногда появляясь снова к обеду. Но вечерами он был с ней всегда.

Катриона и не подозревала, что каждый такой вечер муж тщательно продумывал заранее. С изысканным вкусом он выбирал блюда, вина, цветы, которые украсят сегодня их стол. Ему доставляло наслаждение дарить супруге небольшие подарки вроде маленькой шкатулки, инкрустированной перламутром, бледно-зеленого шелкового пеньюара или клетки с пестрыми певчими птицами. Эти знаки внимания и любви графиня принимала умиротворенно; шкатулку — улыбаясь, пеньюар — зардевшись, а птичек — с негромким возгласом радости.

Все чаще Ботвелл ловил на себе ее взгляд, бросаемый скрытно из-под густых ресниц. А ночами Катриона беспокойно расхаживала по своей спальне, и он всегда слышал это, потому что ограничил свои визиты к Джованне и теперь ночевал только дома. Однако к жене Френсис не приближался, ибо понимал, что раны ее оставались еще слишком глубоки. Но он знал, что такая чувственная женщина в конце концов непременно выздоровеет и опять захочет любви. Надо было только подождать.

Двадцать первого декабря, на святого Фому, по щебенке подъездной аллеи прогромыхал тяжелый экипаж.

Когда он остановился прямо перед дверями дома, Ботвелл поспешил к жене и пригласил ее встречать гостей.

— Как ты мог! — возмутилась она. — Я не хочу никого видеть! Никого!

Но граф только усмехнулся.

— Не сердись, — милая. Это приятный сюрприз.

И тогда сердце ее бешено забилось от радостного предчувствия. Она затрепетала.

— О Френсис? Это наши дети?

Рука мужа крепче сжала ей плечо.

— Да, — улыбнулся он. — Это наши дети.

Карета остановилась, и лакей соскочил открыть дверь.

А когда в проеме появился мальчик, от неожиданности вздрогнул уже граф: ребенок был вылитый он сам.

— Иан!

Катриона вырвалась из-под ласковой руки супруга и схватила сына в объятия.

— Мама!

Он уткнул свое маленькое, внезапно ставшее беззащитным личико в ее мягкое плечо. Но почти тут же вырвался из объятий. Человечек вскинул голову, и его сапфирово-синие глаза устремили на Ботвелла твердый взор.

— Мой единородный брат, граф Гленкерк, объяснил положение, сэр. Он предоставил на выбор носить либо имя Лесли, либо ваше. Я думаю, отец, — и тут Ботвелл снова задрожал, — думаю, мы предпочли бы признать нашим главой вас, поскольку вы прежде были так любезны признать нас.

Френсис проглотил комок в горле, а затем ответил мальчику улыбкой. Этот большой мужчина оказался уже не в силах сдерживать себя. С радостным возгласом он поднял сынишку и прижал к груди. Улыбка, которой тот наградил его, едва ли не разнесла графское сердце на кусочки. И особенно забавно было, что мальчик заговорщицки прошептал:

— Пожалуйста, папа, отпустите меня, а то сестрам покажется, будто ими пренебрегают. Они ведь привыкли, что мужчины их балуют.

, . Ботвелл подчинился, а потом взглянул на жену. Катриона стояла на коленях, обнимая дочурок. Со старшей они походили друг на друга как две капли воды — те же темно-золотистые волосы и те же изумрудные глаза. Но младшая являла смесь обоих родителей: глаза материнские, а волосы его, темно-рыжие. Катриона шепотом велела девчушкам поздороваться с отцом. Пискливый лепет «папа», «папа» до того переполнил его сердце чувствами, что оно едва не лопнуло.

Следующие несколько дней графиня стремительно возвращалась к жизни, и Ботвелл знал, что именно юные гости прогнали мучивших жену злых духов. Теперь воздух на вилле полнился звонкими детскими голосами, и Френсис наслаждался отцовством — к своему собственному изумлению.

Это Рождество они впервые провели всей семьей.

Сначала была месса благодарения в их часовне, а после нее Катриона с детьми отправились в деревню и раздали беднякам подарки и милостыню. Пораженные крестьяне благоговели перед этой стройной дамой, золотоволосой и зеленоглазой, которая так хорошо изъяснялась на их языке. Всех, конечно, очаровали и девочки, которым очень понравилось итальянское произношение их имен. Теперь они стали зваться донна Джанетта и донна Франческа.