– Давняя привычка.

– Эти тетради, наверное, лучше отсюда забрать.

– Да, пожалуй.

– Но то, что мы завтра сюда положим, должно быть с гарниром. Иначе ненатурально получится. – Павел покосился на Николая Николаевича. – Извините, пользуюсь вашей терминологией.

– У меня в институте найдутся безобидные черновики.

– Хорошо бы их взять.

– Вот видите, опять время…

– Ухожу, Николай Николаевич, ухожу, – заторопился Павел. – Буду у вас завтра в три, то есть в пятнадцать ноль-ноль.

Провожая его до дверей, Николай Николаевич словно вдруг вспомнил невзначай:

– Да, что я хочу вам сказать…

Павел, уже взявшись за дверную ручку, обернулся.

– Слушаю, Николай Николаевич.

– Возможно, мне только показалось… Когда вы говорили о беспечности, ведь вы вкладывали более широкий смысл, чем следует, так сказать, из вашего контекста?

Павел уже забыл, когда и по какому поводу он говорил о беспечности, потому что прошедший час был посвящен конкретному делу, слишком для него важному, чтобы помнить о каких-то привходящих моментах. Но по лицу хозяина квартиры он видел, что для него это не второстепенно.

– А какой был контекст? – спросил Павел, уже догадываясь, что имеет в виду Николай Николаевич, отец Галины Нестеровой, подруги Светланы Суховой.

– Вы упрекнули меня, что я не потребовал у вас документа.

– Это чисто нервное, Николай Николаевич. Я, когда шел к вам, очень волновался… Сомнения разные одолевали… Неуверенность… Ну, хотелось как-то самоутвердиться. А человек лучше всего самоутверждается как? Когда других уму-разуму учит. Правда?

Павел опять облек все в шутливую форму, однако Николай Николаевич и на этот раз ощутил скрытый укор себе. Он сказал:

– Я ценю ваш такт. Не хотите читать мне мораль в моем собственном доме. Но не притворяйтесь и не убеждайте, будто вы не считаете меня старой размазней. – Он замахал руками, видя, что Павел хочет что-то возразить. – Да-да, так оно и есть. Кормлю, одеваю, балую, а чем дышит родная дочь – не ведаю. И самое постыдное – ведать не хочу, потому что хлопотно. Мешает. Недосуг.

Этот взрыв самоуничижения не удивил Павла.

– Не расстраивайтесь, – сказал он. – Что случилось – случилось. Дочь ваша – человек неиспорченный. А уроки всем пригодятся. – И, искренне желая поправить Николаю Николаевичу настроение, весело сказал: – Ничего, жизнь идет! А я, честное слово, о беспечности просто так сказал, ни на что не намекая.

– Вы когда-нибудь расскажете мне всю правду? – серьезно спросил Николай Николаевич.

– Обязательно! Не думайте сейчас об этом. Вам работать надо.

– Работа, работа… Что работа?! Глупец я, как скажет моя жена…

На следующий день, в воскресенье, 4 июня, Павел приехал, как говорил, в три часа.

– А я, знаете, совсем не готов, – объявил Николай Николаевич, едва они поздоровались.

Павел испугался:

– Не написали?

– Я не про это. Надо же собраться.

– Ох, Николай Николаевич, хорошо, у меня сердце здоровое, а то ведь, не ровен час… Где ваша тетрадка?

– Может, у вас уже и руки дрожат? – иронически осведомился Николай Николаевич. – Вы, молодой человек, теряете свое достоинство.

– Совершенно верно. Но исправлюсь. Разрешите посмотреть тетрадку.

Николай Николаевич повел его в кабинет. Ученическая тетрадь в серенькой обложке лежала на столе. Павел взял ее. Тетрадь была в линейку. Три первые страницы усеяны цифрами и математическими знаками. Кое-где строчки зачеркнуты и перечеркнуты. Есть даже две кляксы.

– Это получилось очень натурально, – сказал Павел, показав на кляксу.

Николай Николаевич поморщился.

– Вы меня переоцениваете. Это неумышленно, просто плохие чернила. Я ведь работаю по старинке, перышком.

На столе действительно стоял прибор с двумя мраморными чернильницами, и в них были налиты фиолетовые чернила. Прибор был весь в медно отсвечивавших засохших пятнах.

– Все равно хорошо, – сказал Павел. – Теперь сделаем так… Дайте ключ.

Николай Николаевич подал ему свои ключи на железном колечке. Ключ от несгораемого ящика выделялся в этой компании тем, что был латунный и фигуристый. Павел снял его с колечка и сказал:

– Вы ведь не хотите, чтобы сейф взломали?

– Ну какой же это сейф…

– Все-таки жалко. Значит, делаем так… – Павел открыл ящик. Там лежали отдельные листки, вырванные из тетради в линейку. Вчерашних тетрадей уже не было. Показав на листки, Павел спросил:

– А гарнир подходит к основному блюду?

– Вполне.

– И ничего ценного?

– Обыкновенные расчеты.

Павел положил тетрадку поверх листов, запер несгораемый ящик и поднял крышку секретера.

– А ключик спрячем сюда. – Он открыл средний ящик стола, в котором были старые блокноты, футляры от очков, карандаши, сломанные брелоки и прочая не подлежащая учету мелочь, и положил ключ в правый дальний угол. Потом задвинул ящик и сказал с сомнением:

– А если не найдет?

– По-моему, эту железную шкатулку в секретере можно открыть зубочисткой, – сказал Николай Николаевич. – Я бы только крышку у секретера все же не закрывал.

– Вы правы, – согласился Павел и открыл крышку. – Но будем надеяться, что ключик все-таки найдут. Стол не запирается?

– Как видите.

Покончив с этим делом, Павел помог Николаю Николаевичу собрать в чемодан все необходимое, и они спустились к ожидавшей их машине. Павел сказал, что менее чем через час они будут на месте.

В понедельник, 5 июня, Брокман приехал в город К.

Поезд прибыл без четверти девять. Проспав до восьми, Брокман все же успел и побриться, и выпить стакан предложенного проводницей чаю. Вагон он покинул последним.

На привокзальной площади он сел в троллейбус, шедший до центра, и через двадцать минут сошел на остановке, что напротив почтамта.

Потом постоял в очереди на такси. Взяв такси, попросил шофера ехать на вокзал, а с вокзала вернулся на троллейбусе в центр. Он проверял, нет ли за ним слежки, и ничего подозрительного не обнаружил.

У него был разработан подробный план, но сначала нужно было как следует поесть, а между тем кафе и рестораны, мимо которых он проходил, еще не открылись.

Тогда он решил заняться телефонной частью плана и отыскал на тихой улочке стоящую в тени старого отцветшего каштана будку автомата.

Линда Николаевна снабдила его горстью двухкопеечных монет, и, когда автомат проглотил безвозмездно три монеты, на первой же цифре включив сигнал «занято», Брокман пошел дальше и нашел другую телефонную будку.