Я увидел телевизионную аппаратуру Сцену с родителями над телом убитого сына Ярлов снимал. Все это происходило в ярловской реторте. Я с отвращением отвернулся от лярвы.

– Нет, – сказал я, подавляя тошноту.

– Нет, – отозвалась Кира. – Его не вернешь. Зачем другие такие же тела?!

– Небовичи! – проскрежетал Ярлов. – Что же, значит, молодому князю Меровейскому повезло с предками, но не повезло с родителями. Признаться, я ничего другого и не ждал от господина Фавстова. Но, может быть, хоть вы, Кира Платоновна, напоследок над телом вашего мертвого сына проявите материнские чувства?

Я видел, какую страшную ловушку поставил Кире Ярлов. На такой вопрос невозможно было ответить: «Нет!» Кира молча покачала в ответ головой.

НЕСКОЛЬКО дней я пролежал недвижно. Телевизора я больше не включал. Ни доктор Сапс, ни Ярлов больше не заходили ко мне. По-видимому, оба утратили ко мне интерес. Я вполне отдавал себе отчет в том, что меня в любой момент могут вышвырнуть из палаты, вообще из клиники доктора Сапса. Того, что лежало у меня под подушкой, не хватило бы на три дня пребывания здесь, один рентген стоил дороже, а рентгеновскому обследованию я подвергался каждую неделю, иногда чаще. Примерно через день ко мне заходили разные врачи, может быть, это был один и тот же с незапоминающейся внешностью. Только Клавдия не покидала меня. Я чувствовал, что мне надо бы увидеться с Кирой, но говорить об этом с Клавдией было невозможно.

– Сноситесь между собой как-нибудь помимо меня, – холодно отвечала она, когда я заговаривал о встрече с Кирой.

Правда, к похоронам Федорыча Клавдия проявила некоторый интерес, как-никак это был ее племянник. Врач запретил везти меня на кладбище, так что я простился с моим сыном все в том же морге в присутствии Киры и Клавдии, старательно избегавших смотреть одна на другую. Похоронами занималась одна Кира. От помощи ПРАКСа она категорически отказалась. Клавдия заверила меня, что мое пребывание в больнице оплачено Ярловым на несколько недель вперед и мне нечего беспокоиться, но я продолжал беспокоиться, за что же платит деньги Ярлов в моем случае. Значит, он продолжает на что-то рассчитывать, а его расчеты уже стоили жизни моему сыну. Я надеялся только на то, что долго держать здесь меня не будут, снимут гипс и я как-нибудь доплетусь до своего дома. Я был погружен в эти мысли, когда Клавдия впустила в палату мою крестную Софью Смарагдовну.

Она была все такая же. Ее золотисто-каштановые волосы не седели. Никто не отваживался спросить, сколько ей лет. Такой вопрос как-то в голову никому не приходил. Софья Смарагдовна села возле моей постели и ласково погладила мои седые волосы, как она гладила их, когда я был совсем маленький. Я не удержался и, как маленький, заплакал. Она осторожно вытирала мои слезы своим платком:

– Ну что ты, что ты! Тетя Софи с тобой. Ты же знаешь, я никогда не сплю. Помнишь, как я прятала тебя в моем саду? Я всю жизнь тебя прячу, а ты не замечаешь.

– Зачем он морочил меня? – спросил я сквозь слезы.

Она сразу поняла, что я говорю о Фавсте.

– Он тебя не морочил. Он же тебе все сказал, и ты все понял. Ему говорить с тобой иначе нельзя.

– Почему он прямо не сказал мне, что Федорыч – мой сын?

– А потому, что ты должен был сам узнать его. И Кира тоже. Помнишь, он ночевал у тебя. Комнату, которую Марья Алексевна готовила для Веточки Горицветовой, заняла мадам Литли. А в ней мог бы жить Миша Фавстов. И у Киры Ярлов пробовал снять для Федорыча комнату. И Кира позволила ему в этой комнате только переночевать, побоялась, как бы он не стеснил ее. Это в огромной-то квартире!

– Мне стыдно спрашивать, но как он родился?

– Так вот Кире всю жизнь было стыдно тебе об этом сказать. В 1971 году Кира родила его… Она была уже не так молода… Всю жизнь она мечтала о сыне… от тебя. Но она безумно ревновала тебя к Клавдии и решила скрыть от тебя даже свою беременность, а если родится сын, вырастить его самой, без тебя и представить его тебе лишь тогда, когда ты сможешь им гордиться и почувствуешь свою вину перед ней. Вот о чем она мечтала. Заметь, она тогда еще не была разведена с Адиком Луцким, так что ребенок был бы Луцкий, а не Чудотворцев и не Фавстов… Адриан не придал бы никакого значения тому, что у Киры кто-то родился. Они же предоставили друг другу полную свободу. Вот она без тебя и родила… мертвого. – Я задохнулся от ужаса. – А Фавст унес его тайком из родильного дома к себе в лес или в невидимый град, как лучше сказать, сам суди. Фавст оживил его, он один знает как. Отец Иоанн окрестил его, дал имя Михаил. Мы выпаивали его молоком (я знаю, где такое молоко найти), а мед у Фавста свой. Так вот мальчик и рос, и сил набирался, и учился у Фавста и у меня.

– Без родителей?

– Считай, что мальчик рос у дедушки с бабушкой. Помнишь:

Знатнейших отпрысков растят,

Подолгу те у них гостят…

А он соскучился, и от дедушки ушел, и от бабушки ушел… к ярловским молодчикам, которых Ярлов готовит не для добрых дел…

– А что же отец с матерью?

– Подумай сам, что Фавст мог тебе и Кире сказать? Кто он такой для вас? Полоумный бродяга, бомж, привел неизвестно кого. Взять хоть бы тебя. Пускай ты о Фавсте сто раз писал, заявится к тебе некто и скажет: «Я Фавст, живу четыреста с лишним лет». Поверишь ты ему? Наверняка сочтешь сумасшедшим или похуже кем-нибудь. А Кира? Она же знала, что мертвого родила… И вдруг здрасте-пожалте, твой сын объявился. Вот потому-то мы и не вмешиваемся в ваши дела. Помогаем, как умеем, но вы нашу помощь не умеете принять. Оставалось одно: чтобы Кира и ты своего сына признали, чтобы сердце вам подсказало, и сердце подсказывало вам, а вы сердцу своему не верили. И теперь вы кому поверили? Страшно сказать, мадам Литли, ее анализам… Потому Фавст и насчет Клер ничего не сказал тебе. Ты бы не поверил, а поверил бы, так не понял бы, чему поверил, и натворил бы чего-нибудь еще похуже. Если бы вы с Кирой душа в душу жили… а то какой Мише от вас был бы прок…

– Почему же Фавст не спас его… на этот раз?

– Не успел. К доктору Сапсу витязь попал, и тот что-то с ним сделал. Ярлову, Сапсу, мадам Литли нужно было, чтобы молодой князь Меровейский пал смертью храбрых…

– Скажите, зачем им смертная казнь?

– Чтобы страх был. Чтобы их боялись больше, чем Бога. Кто Бога боится, тот ничего не боится. А если их не боятся, их нет со всеми их ретортами и капиллярами. А доктору Сапсу органы здоровые нужны. Казнят молодых и здоровых, так что Трансцедосу есть чем поживиться. Он же пересаживает все, ему бы голову Фавста, тогда он и головы пересаживать начнет.

– Где же теперь Фавст?

– У себя. Снадобье для Клер готовит.

– Он поможет ей?

– Как Бог даст. Нельзя мне говорить иначе, ты глупостей наделаешь.

– А со мной что?

– На днях с тебя снимут гипс, и тебе надо с Кирой быть, хоть Клавдия обидится, но ей что, с ней Чудотворцев.