— Подслушала ссору родителей — стенки в квартирах тонкие…

— Это неплохо. Но зачем просить мать? Она сама может явиться к собственному отцу. У меня был приятель, поэт Володя Блонский. Он умер. Давно. Еще при Советской власти. Перепил на Днях литературы. Упал прямо в поле, когда местный председатель колхоза объяснял преимущество безотвальной вспашки. Володя много ездил по городам и весям Советского Союза, читая в библиотеках и красных уголках стихи. Сначала, как положено, о Родине. Как называлось такое стихотворение?

— Паровоз.

— Правильно. А потом — только про любовь!

Эх, давай убежим за околицу!

Столько тайны во взгляде твоем!

Ничего, что стерня остро колется,

Боль с любовью повсюду вдвоем…

Вы понимаете, что после таких стихов редкая библиотекарша, заждавшаяся своего начитанного принца, ложилась спать без Блонского. И вот как-то иду я по Дому литераторов и вижу: он обедает с юной красоткой. Подмигиваю. А Володя встает и представляет: «Знакомься, Дима, моя дочь Валя из Сасова…» — «Откуда?» — «Это город такой, там сасовское подполье было…» — робея, сообщает милая девушка. Оказалось, когда пришло время поступать в вуз, мать-одиночка, директор библиотеки, открылась, что родила ее от поэта Блонского. Валя поехала в Москву и нашла отца. Он с трудом вспомнил молоденькую сотрудницу абонемента, не устоявшую когда-то перед его стихами, и растаял. Своих-то детей не завел. Жена Эвелина была выше Блонского на голову, курила сигареты в длинных мундштуках и перед каждой командировкой профилактически била бедного Вову различными кухонными тяжестями, норовя попасть по изменным частям тела. И вот, едва успев снять дочери комнату, он уехал в ту злополучную командировку на Полтавщину. По возвращении Володя хотел определить Валю в Литературный институт, куда обычно писатели засовывают своих детей, лишенных отчетливых способностей. Что послужило причиной внезапной смерти? Тяжкое украинское хлебосольство? Очередные зверские проводы, устроенные женой? А может, просто сердце не выдержало радости обретения единокровной дочери? Неизвестно…

— М-да… Мир тесен. Я тоже дружил с Володей! — вздохнул Кокотов. — Он занял у меня перед той командировкой десять рублей. А с Эвелиной потом жил мой приятель Федя Мреев…

— Нет, такой поворот мне вообще не нравится, — поморщился игровод. — Варя не должна ничего знать про отца. Юлия звонит Борьке по другой надобности. По какой? Думайте!

— Ей нужны деньги!

— Деньги нужны всем, но мало кто звонит из-за этого через двадцать лет мужчине, который лишил тебя невинности и бросил. А наша Юлия для этого слишком горда. Думайте!

— Может, так: ее уговаривают одноклассники. Они хотят собраться, скажем, к двадцатилетию окончания школы и мечтают, чтобы пришел Боря.

— Зачем?

— Соскучились…

— …по его деньгам? Допустим. И тут кто-то вспоминает, что у Юлии с Борисом был роман, просят ее позвонить. Все же просто спятили с этими «Одноклассниками.ру». Нет, не годится!

— Почему?

— Потому. Думайте еще!

— А Костя знает, чья Варя дочь? — спросил писодей.

— Полагаю, да… Юля же у нас гордая, она ему рассказала.

— Тогда все очень просто: Костя начал очередное дело, взял кредит у бандитов, разорился, его поставили на счетчик, и он умоляет Юлю попросить денег у Бориса…

— Кокотов, дайте я вас поцелую! Вы молодец! — И Жарынин действительно облобызал соавтора, обдав запахами табака и алкоголя. — Отлично: позвонить ее просит Костя, жалкий неудачник и мозгляк. Сначала она, конечно, гневно отказывается, даже оскорбительно хохочет: ни за что! Муж падает на колени, объясняя, что в опасности семья, и прежде всего юная Варвара. Это отрезвляет Юлию. Она ходит по комнате, постепенно смиряясь с мыслью об унизительном звонке, при этом в ее памяти всплывает первая ночь любви с Борисом… Где?

— Может, на даче?

— Господи, ну почему, почему все грехопадения происходят у вас на осенних или зимних дачах? Это же холодно и противно. Банально, наконец! Кокотов, место их первой близости — за вами! Думайте!

— Хорошо.

— И вот Юлия решается, узнает номер телефона, соединяется с секретаршей. Та, конечно, вежливо хамит и обещает передать шефу, что звонила некая Оклякшина. Юля ждет ответа, надеясь и трепеща, баюкая в ладонях безмолвный мобильник. Она вздрагивает от каждого шума. Костя уж и сам не рад, понимая, какую бурю воспоминаний вызвал в жене. Он ревнует.

— Он же ее разлюбил! — ехидно вставил автор «Преданных объятий».

— А вы разве никогда не ревновали разлюбленную женщину?

— Да, пожалуй… — согласился писодей, вспомнив вероломную Веронику.

— А тем временем возвращается дочь. Она устраивается на работу и должна заполнить анкету. «Мама, как твоя девичья фамилия?» — спрашивает Варя. И тут Юлия спохватилась: она же для Бориса — Обоярова, а никакая не Оклякшина. Женщина страстно хватает телефон. И вот уже секретарша с ленивым лицом докладывает: «Опять звонила эта Оклякшина, но теперь она, оказывается, Обоярова…» «Обоярова?! — Борис подскочил в кресле «супербосс». — Юлия? Соединить! Сейчас же!» — «Но у вас же совещание!» — ревниво напоминает секретарша. — «Соединить немедленно!!!» Уф-ф… — Жарынин вытер пот с лысины, словно ему самому вдруг позвонила давняя возлюбленная. — Девчонка из приемной удивлена, даже заинтригована: она еще ни разу не видела шефа в таком неподдельном волнении. Его соединяют. Но трубку берет Варя…

— А где Юлия? Это же мобильный! — сквитался памятливый прозаик.

— Отошла.

— Куда?

— В поля, черт вас подери! Красивые, загадочные, самодостаточные женщины, Кокотов, тоже иногда ходят по нужде и, как правило, без мобильного телефона. Довольны?

— Вполне…

— Так вот, трубку берет Варя, а голос-то у нее как у матери. «Юля?» — восклицает Борис. — «Нет. Это — Варя. А мама в полях, сейчас подойдет!» — Игровод мстительно посмотрел на соавтора поверх китайчатых очков. — Ну, Борис начинает расспрашивать: сколько лет, где учится. «А вы кто?» — интересуется Варя. «Я одноклассник твоей мамы… Мы дружили. Меня зовут Борис Геннадиевич…» Но тут появляется Юля, выхватывает трубку и спокойным, чуть напряженным голосом говорит (чувствуется, эту фразу она заготовила впрок): «Борис Николаевич, я прошу вас о встрече. Это очень важно. Для меня и для моей семьи!» Последняя фраза предназначена для дочери и Кости, которые ее жадно слушают.

— Во-первых, Геннадиевич… — поправил бдительный писодей.

— Согласен.

— А во-вторых, я предлагаю сделать не так.

— А как?

— В том, что она говорит Борису, обязательно должен быть намек на их давнюю любовь. Например, в первый раз они сблизились на квартире у Юлиной бабушки.

— Отлично, коллега! На старом кожаном диванчике с полочками, откуда на них падали мраморные слоники… Как я это сниму! А где, кстати, бабушка?