– Да, жаль… А то у меня была мысль заставить пройти через такую процедуру как можно больше людей из своего ведомства. Заодно и наших армейских генералов позвать. На всякий случай… – поджал губы Берия. – Очень-очень жаль… Так что там с этим сержантом?

– Смотрите, Лаврентий Павлович! Если мы отправим её туда, то убьём сразу несколько зайцев. Она будет под моим присмотром почти всё время, вместе с Сашей. К тому же, я заметил, что она ему понравилась, что неудивительно. Молодая, красивая. Другое дело, что она сама его терпеть не может, считает лжецом и чуть ли не преступником, едва не убила недавно. Если он к ней привяжется, это станет ещё одним якорем для него, чтобы быть с нами. Это на тот случай если установка спадёт, ведь такое полностью исключать нельзя.

– Что верно то верно! – согласился с ним Берия. Он задумался. Николай тоже молчал. Наконец, глава НКВД очнулся и посмотрел на него. – Знаешь, мне нравится твоя идея. Так и сделаем! Подготовь приказ насчёт неё и завтра поедете туда. А сержант приедет отдельно.

– Слушаюсь, Лаврентий Павлович! – встал навытяжку Николай.

– Брось, Коля! – махнул рукой Берия. – Кстати, ты уже купил два ящика нашего коньяка?

– Я? – улыбнулся тот. – Даже и не думал, всё равно вы опять проиграете!

– Эх, Коля, не умеешь ты останавливаться в своём азарте! На этот раз ты пролетишь, мамой клянусь! – весело воскликнул Берия.

– Посмотрим, Лаврентий Павлович, посмотрим! – рассмеялся Николай.

Глава 27

Потсдам. Бабельсберг. Усадьба баронессы фон Мантойфель.

20 апреля 1940 года.

Гюнтер Шольке.

Он выехал из дома часа два назад и теперь подъезжал к району Ванзее, двигаясь по Кёнигсштрабе. Машина в идеальном состоянии, заправлена, помыта, тормоза проверены. Сегодня, в честь праздника, был объявлен выходной и множество людей вышли на улицы, размахивая нацистскими флагами и гуляя. Улицы также были украшены флагами, они висели на всех учреждениях и многих жилых домах. Из репродукторов раздавалась бравурная музыка, военные марши, перемежаемые речами Геббельса и Гитлера.

Утром у него была мысль поехать в гости вместе с Лаурой, хоть её и не приглашали, но из клиники позвонил доктор Венцель и попросил девушку немедленно приехать на работу. Оказывается, сегодня ожидалось массовое прибытие раненых из Норвегии, одновременно с этим привезли ещё часть с Запада. Дежурного персонала не хватало и фрау Кох уговорила своего начальника вызвать всех отдыхающих. Поэтому его Цветочек быстро приготовила ему завтрак и он подвёз её до клиники. Перед тем как выпорхнуть из машины, она всласть зацеловала его, а когда он возбудился, ручками довела Гюнтера до взрыва, отчего он на несколько минут потерял ориентацию в пространстве и времени. Нежно вытерев его член своим платочком, Лаура прошептала «Я очень люблю тебя, мой милый Гюнтер!»

После такого прощания полностью довольный Гюнтер вернулся домой и намеревался заняться своей формой, чтобы привести её в идеальное состояние, но обнаружил что вездесущая девчонка успела позаботиться и об этом. Брюки и китель выглажены, портупея, ремень и сапоги блестят. Словом, просто идеальная спутница жизни! Как только она всё успевает?

Убедившись, что сам он полностью готов к визиту, Гюнтер занялся автомобилем. Часам к трём, после обеда, всё было готово и он выехал из дома. Пробираясь из города, Гюнтер поймал себя на том что уже почти привык к своему «Опелю» и желание вернуть его сильно ослабло. Что не говори, к хорошему быстро привыкаешь. Нет, всё равно долго ему на нём не кататься, скоро он уедет на войну, а машина… Что с ней делать? Лауру научить? Ага, как же! Сейчас это будет смотреться странно, даже дико. Семье оставить? У отца машина есть, хоть и хуже. Ладно, сегодня он решит этот вопрос.

Перед самым его отъездом раздался телефонный звонок. Это оказалась Ева, которая поздравила его с праздником. Он ответил тем же и прозрачно намекнул что был бы не прочь снова встретиться с ней. Та ненадолго замолчала, а потом сказала что фюрер внезапно снова воспылал интересом к ней и она не знает когда сможет отлучиться. Голос её был спокойным и Гюнтер невольно заподозрил что она решила отдалиться от него и остаться только друзьями. Если так, то зря надеется, он не отпустит её.

Вот, наконец, справа от дороги начался парк Бабельсберг. Чем-то он напоминал Тиргартен, только заросли здесь были более густые и деревья росли плотно. За парком, он знал, было озеро Тифер, на котором некоторые берлинцы купались, загорали или рыбачили. Не доезжая до того места где в будущем расположился стадион имени Карла Либкнехта, он свернул вправо, на небольшую асфальтированную дорогу, ведущую вглубь парка. Проехав не больше километра, эта дорога упёрлась в здоровенные решётчатые ворота, которые были гостеприимно распахнуты. За ними находился обширный двор, в середине которого был фонтан. На этом дворе стояли десятки роскошных автомобилей, большинство из них были даже лучше чем его «Опель». Водители либо сидели внутри, или протирали тряпками лакированные поверхности своих металлических коней.

Гюнтер нашёл свободное место между дорогим «Мерседесом» и «Майбахом». Вылез из машины, одёрнул китель, поправил фуражку и направился ко входу. Сама усадьба невольно поразила его снаружи. Длинное, двухэтажное здание с колоннами и портиками было покрашено в белый цвет, и казалось каким-то воздушным. На втором этаже располагался огромный балкон или терраса, поддерживаемая колоннами. Оттуда слышались разговоры, смех и музыка. Так как усадьба располагалась в парке, воздух вокруг был напоен ароматом деревьев и цветов, росших возле дома.

Перед входом оказался слуга, одетый в нечто напоминающее ливрею с позументами. Тот учтиво поклонился Гюнтеру и распахнул широкие узорчатые двери. Он вошёл и был оглушен обрушившимся на него валом звуков. Больше сотни людей, мужчин и женщин, разгуливали по огромному залу, разговаривая и наслаждаясь гостеприимством хозяев в виде разных напитков и закусок, стоявших на множестве столиков возле стен. Бесшумные официанты или слуги разносили или уносили на подносах шампанское.

Гюнтер огляделся. Почти все мужчины были одеты в строгие костюмы или смокинги с бабочкой. Волосы у многих были на бриолинены. Молодые, среднего возраста и пожилые, они вели себя степенно и неторопливо, преисполненные важности и достоинства аристократов. В