Именно поэтому с 1810 г. и с той и с другой стороны начинают принимать меры предосторожности на случай агрессии теперь уже потенциального противника. Эта ситуация не родилась спонтанно, не вытекала естественным образом из природы государств и их экономических интересов. Она появилась только благодаря десятилетней целенаправленной деятельности Александра I. Если Наполеону можно и нужно ставить в вину многие его шаги на внешнеполитической арене и, конечно, прежде всего, его агрессивную войну в Испании, то в отношении России его поведение в течение долгого времени было постоянно самым дружелюбным. В документах, исходящих от императора, нельзя проследить ничего, кроме уважительного отношения к Российской империи и ее главе и попыток как можно более тесного сближения на основе общности геополитических интересов.

В этой связи очень важен вопрос континентальной блокады, а точнее, проблема интерпретации влияния континентальной блокады на русско-французские отношения. Многие русские историки, стремясь выставить Наполеона сумасшедшим агрессором, всеми силами старались изобразить ситуацию, в которой оказалась российская экономика, как катастрофическую и близкую к погибели из-за сближения с Францией. Благодаря такой картине ненависть Александра к французскому императору получала рациональное объяснение, и более того, царь превращался в защитника русских экономических интересов. Однако большинство рассуждений по поводу разрушительного влияния блокады на российскую экономику рассыпаются в прах при столкновении с фактами.

Существует очень важный связанный с блокадой вопрос, который искаженно освещается многими историками. Это вопрос инфляции бумажного рубля, которая якобы возникла как следствие блокады. Подобное утверждение является грубой подтасовкой фактов и откровенной ложью. Как было показано на страницах этой книги, инфляция проистекала единственно из-за огромного ничем не обеспеченного выпуска ассигнаций, который, в свою очередь, был напрямую связан с авантюристической, агрессивной политикой Александра I.

Итак, с 1810 г. начинаются военные приготовления обеих сторон, которые при желании можно интерпретировать по-разному. Однако в скором времени в действиях русского царя начинает явно просматриваться подготовка к вторжению в герцогство Варшавское. Александр желает провозгласить себя польским королем, он считает, что сможет поставить под свои знамена поляков, затем поднять против Наполеона Пруссию и в конечном итоге разгромить Французскую империю, пользуясь ослаблением силы Наполеона в Центральной Европе вследствие трудностей испанской кампании.

В начале 1811 г. огромная передислокация российских войск к западным границам не оставила больше никаких сомнений в намерениях Александра. Самым явным, самым показательным действием явилась переброска более чем половины сражавшейся против турок армии, произошедшая в тот момент, когда эти силы были остро необходимы на дунайском «фронте». Подобное перемещение невозможно объяснить с точки зрения нужд обороны. Оно было возможно только в случае, если готовилось немедленное нападение.

Именно так его и восприняли современники. В герцогстве Варшавском началась настоящая паника в ожидании вторжения русских войск. Это тревожное настроение, этот страх быть растоптанными подавляющим превосходством сил князь Понятовский донес до Наполеона, которому передалось беспокойство поляков. Отныне император понимал, что волей или неволей ему нужно готовиться к войне в Центральной Европе.

Однако после долгой беседы с вернувшимся из России послом Наполеон на некоторое время засомневался. Результатом страстной речи Коленкура была отмена ряда военных мероприятий. Но вскоре Наполеон получает новую информацию, опровергавшую мнение его бывшего посла в России. 15 августа 1811 г. на приеме дипломатического корпуса император обращается к русскому посланнику Куракину с такой речью, что всем становится понятно: отныне война предрешена.

Обе стороны теперь лихорадочно готовились к вооруженному конфликту. Хотя в русской армии полностью господствовал наступательный дух, в 1811 г царь не осмелился отдать приказ о вторжении в герцогство. Причиной этому была твердая позиция Понятовского, не пожелавшего стать изменником. Впрочем, перемещение русских войск к границе продолжалось, и можно почти с уверенностью сказать, что если бы французский император не предпринял в конце 1811 — начале 1812 г. беспрецедентные по размаху военные приготовления и дипломатическое наступление, которое лишило Александра поддержки Пруссии, русская армия почти наверняка перешла бы в наступление весной 1812 г.

При подготовке боевых операций Наполеон исходил из следующего положения: русская армия стоит на границах в полной готовности и в любой момент может вторгнуться на территорию герцогства, тем самым нарушив все планы и расчеты французского командования. Отсюда первым и главным желанием Наполеона было не допустить этого внезапного русского нападения. Именно поэтому император стремился организовать выступление своих войск максимально скрытно. Именно поэтому он пытался принять все возможные меры предосторожности (оказавшиеся, впрочем, совершенно бесполезными), стараясь сделать так, чтобы русское командование как можно позже получило информацию о приближении французских войск к Висле.

Главной стратегической задачей Наполеон считал максимально быстро развернуть свою армию на Висле до начала русского вторжения. Согласно идее французского императора, армия Александра должна была быть остановлена на рубеже Вислы и разгромлена мощным ударом во фланг северной группировкой Великой Армии. Политика шла рука об руку со стратегией, и Наполеон добился того, что не только Пруссия, но и Австрия выступила на его стороне, обеспечив тем самым фланги стратегического развертывания.

Но именно поэтому все русские планы изменились. Получив подробную информацию о том, какие массы французских войск приближаются к Висле, узнав, что Австрия и Пруссия поддержали Наполеона, Александр и Барклай де Толли все более и более охладевали к идее вторжения в герцогство.

При этом, отказавшись в конечном итоге от наступления, командование русской армии не приняло никакого конкретного плана действий. Так называемый «план Фуля» был на самом деле не последовательным проектом оборонительной войны, построенной на идее неглубокого, но всё же отступления, а просто-напросто бессвязным набором схоластических размышлений по поводу возможных боевых операций. Эти «планы» не получили никакого официального одобрения, но при этом русские войска расположились вдоль западных границ империи в соответствии с идеями немецкого прожектёра!

Но путаница в штабах и отсутствие внятного плана оказались в конечном итоге, как ни странно, на руку царю. Известный русский военный историк и теоретик конца XIX века Леер писал: «…Если на войне трудно разгадать противника толкового, то еще труднее относительно бестолкового». Ведь, если бы в русской армии был твердо принят ясный и последовательный план отступления, для подготовки которого проводились бы столь же ясные и последовательные мероприятия, это не могло бы скрыться от Наполеона. Даже при идеальном сохранении секрета всеми посвященными в него офицерами (что практически невозможно вследствие того, что при последовательной подготовке количество посвященных в план неизбежно становится слишком большим), само размещение войск, магазинов, складов показало бы, что армия собирается отступать в глубь страны. Но в русской армии нельзя было проследить никакой последовательной подготовки к отступлению, а ее размещение, безусловно, говорило о том, что русские собираются наступать или, в крайнем случае, принять сражение сразу на границе.