наши дни музыкой Тихона Хренникова оставалось еще полтора года, и композитору еще даже не грезились ни «Колыбельная Светланы», ни песенка о короле Анри Четвертом.

Как оказалось, передача наша имела успех, и на радио стали приходить письма. Несколько писем получила лично Бабанова. В одной из газет появилась заметка.

22 августа в 6 часов 30 минут вечера передача была повторена. Вместо заболевшего Мартинсона роль графа Нурина экспромтом исполнил Майоров.

Я слушал передачу уличного репродуктора в конце Гоголевского бульвара, рядом со станцией метро, которая тогда именовалась «Дворец Советов».

Тогда люди часто стояли у уличных репродукторов и слушали, чего — то молчаливо ожидая. Военное положение к этому времени снова ухудшилось. Занят Гомель. Занята станция Чудово. Железная дорога Ленинград — Москва перерезана. Занято Тосно. Через день — два будет занята станция Мга и начнется блокада Ленинграда. У Борисова фашисты перешли Березину. На юге подошли к Днепропетровску. Эвакуируется Таллин. Начинаются бои за Киев. Из Москвы идет эвакуация детей и отдельных предприятий.

Никогда не забыть, с какими лицами люди слушали в те недели сводки Совинформбюро. Так же они начали слушать и нашу передачу. У репродуктора остановились два красноармейца, пожилой человек в кожаной куртке, словно сохранившейся с Гражданской войны, девушка в ситцевом сарафане с книгой и тетрадкой. Приостановился и торопливо шагавший старичок с рюкзаком за спиной. Они остановились и слушают. Они и не знают, что рядом, чуть в стороне, на бульварной скамейке сидит автор, делающий вид, что он углубился в «Правду».

Сначала они слушают с недоумением. Старичок скептически покачал головой и пошел. Зато подошли две пожилые женщины с тяжелыми сумками и подросток, что — то насвистывающий со скучающим видом.

Звонко звучит голос Бабановой:

А если все: ум, сердце, силы, нервы

Приказа просят — за тебя, страна,

Мать — родина, отдать все без остатка,

А если…

Ее сердито прерывает Кутузов — Орлов:

Прошу вас: говорите кратко.

Я стар, мадмуазель, и от речей устал,

А пуще не люблю от барышень нотаций…

Кто — то улыбнулся. И еще другой. Одна из женщин спустила сумку на землю. Красноармеец переглянулся с девушкой. Подросток перестал насвистывать. Они все улыбаются. Да, они улыбаются. И они победят!

6

Через два с половиной месяца в осажденном Ленинграде была показана самая первая премьера «Давным — давно» («Питомцы славы») в постановке и оформлении Н. ПАкимова в его Театре комедии. Я о ней знаю только по рассказам. Актер Г. Флоринский и поэтесса ЛДавидович напечатали о ней воспоминания (в спектакле играл муж ЛДавидович). Помещение театра было разбомблено, и премьеру играли в помещении БДТ имени Горького на Фонтанке. Она много раз прерывалась воздушными тревогами, и загримированные исполнители вместе со зрителями спускались в убежище, а после отбоя продолжали играть спектакль. Первыми зрителями «Давным — давно» были балтийские моряки. А на одном из последующих представлений пьесы актер, игравший Кутузова, подняв голову, вдруг увидел над собой в полумраке колосников… морозное звездное небо. Оказалось, что крыша театра пробита осколком бомбы. Шуру играла Елена Юнгер. Ржевского — Борис Тенин.

А еще через три с половиной года в День Победы в этом же помещении «Давным — давно» играл уже БДТ имени Горького, вернувшийся из эвакуации. Ефим Копелян, участник спектакля, вспоминал: «Зал был полон, у всех взволнованные, радостные лица. Жизнь продолжалась».

7

Бесспорно, что в мире существуют еще не познанные нами закономерности. По одной из них у трех лучших исполнительниц роли Шуры Азаровой было общее отчество: Ивановна. Мария Ивановна, Любовь Ивановна и Лариса Ивановна — я вас люблю и бесконечно вам благодарен!

Для меня история моей пьесы неотделима от истории первых спектаклей. «Давным — давно» не «лейзе — драма». Это подстрочник для вдохновенного актерского творчества. АХодурский такой же «автор» графа Нурина, как и я. То же самое могу сказать о ЛДобржанской, непревзойденной исполнительнице роли Шуры, о В. Пестовском — гусарском поручике Дмитрии Ржевском, о Н. Коновалове — дядюшке Азарове, о В. Ратомском — денщике Иване, об АХохлове — Кутузове и о многих других. АХохлову даже принадлежит в пьесе одна строка, которую он сочинил на репетиции и которая мною внесена в печатные издания «Давным — давно». Я придумал, что в третьем акте перед уходом Кутузова адъютант при звуках доносящегося марша отдергивает на окне занавеску, в комнату врывается блик солнца и Кутузов говорит: «А день какой! Что в мире солнца краше?..» И уходит. Но Хохлову этого казалось недостаточно. Его актерскому сердцу хотелось на выход аплодисментов, и он был прав: в данном месте это были бы аплодисменты не только ему — отличному актеру, но и признание зрителем великодушной мудрости и правоты старого фельдмаршала и одновременно Шуриной победы — аплодисменты благодарности и радостного удивления.

И он предложил другое. Он смотрел на Шуру с крестом на груди и громко говорил: «Герой, герой!.. — И, проходя мимо нее к двери, полушепотом одной ей: — А девкой был бы краше!..» И зал взрывался, как по команде, все пятьсот спектаклей, в которых сыграл роль Кутузова покойный Александр Евгеньевич, и во всех остальных спектаклях, которые играют теперь актеры, наследовавшие ему в роли. Эта «отсебятина», радостно принятая залом и утвержденная автором, была превосходна, так как в ней главное «зерно» пьесы. Конечно, не всегда бывает так. Кто спорит: актерские вольности с текстом могут быть и безвкусны и разрушающи для целого пьесы. Но ничего нет бессмысленней авторской спеси, упрямо держащейся за букву текста.

Чтобы быть справедливым, я должен здесь назвать и других исполнительниц роли Шуры Азаровой, которые играли талантливо и увлекали зрительный зал.

К сожалению, по обстоятельствам военного времени я не видел Е. Юнгер, самую первую мою Шуру. Театр комедии сначала играл в блокированном Ленинграде, потом на Кавказе и в Таджикистане. Когда он вернулся в Ленинград, спектакль уже распался. Преемницей Юнгер в Театре комедии через пятнадцать лет стала безвременно ушедшая, вскоре из жизни ЛЛюлько. Она в заново поставленном режиссером М. Чежеговым и оформленном художницей Т. Бруни спектакле создала образ чистый и какой — то особенно нежный. После ЛДобржанской прекрасно играла Шуру также безвременно умершая Л. Фетисова в возобновленном спектакле ЦТСА. У нее был свой образ Шуры, и ее несколько более прямолинейный, но необыкновенно темпераментный юный корнет Азаров очень нравился зрителю. Побив, кажется, все рекорды сценической жизни спектакля на периферии, шла «Давным- давно» в тамбовском театре, где около ста пятидесяти раз