3. Арафат боится возобновить переговоры, потому что против этого возражают набравшие силу палестинские радикалы. После того как израильтяне ликвидировали одну из наиболее зловещих фигур среди организаторов террора Салада Шехада, последовало заявление ХАМАСа: «Те, кто мечтает о так называемом мире, глубоко заблуждаются. Нет такого понятия, как мир с Израилем. Мы разнесем в клочья тела сионистов в каждом ресторане, на каждой автобусной остановке, в каждом автобусе». Имея такие тылы, Арафат «стесняется» конструктивно относиться к мирному процессу.

Еще в годы первой интифады палестинский поэт Махмуд Дервиш (а он не был радикалом, экстремистом) обратился к евреям с такими строками:

И пока так думают и чувствуют люди, трудно говорить об устойчивом мире.

Но вместо того, чтобы постепенно готовить палестинцев к мирному сосуществованию с евреями, разрушать разделяющую оба народа стену ненависти, Арафат — своими речами, своими действиями — укрепляет ее. И тем самым сам выталкивает себя из мирного процесса.

* * *

Понимаю, что мои соображения по поводу мирного процесса мало напоминают мемуарную прозу. Тут я скорее не участник, а наблюдатель. Участие обозначено в указанных выше книжках, которые не хочется пересказывать. Впрочем, и само участие было ограниченным. У Москвы другие внешнеполитические заботы были на первом плане. Это — во-первых. Во-вторых, не было крупных конструктивных идей, которые могли бы сблизить позиции сторон. Главное, чего добивался МИД, — чтобы формат нашего присутствия на той или иной процедуре не уступал американскому. Если Кристофер произносит речь, то и Козырев должен.

Каждое наше шевеление бросало в дрожь израильтян, поскольку шевелились мы, как правило, в пользу арабов. Не так беспардонно, как раньше, но все же…

Сам я первые два-три года лучше понимал позиции арабов. Когда говорили об «уступках» израильтян, я думал: при чем здесь «уступки»? Ведь Израиль отдает только то, что было захвачено в ходе войн и с точки зрения международного права не принадлежит Израилю. Потом я понял, что при данном соотношении территорий и населения, при сложившейся атмосфере формальный, чисто юридический подход не годится.

А тут еще Калининград на ум приходит…

Понял я и то, что израильтяне ведут себя более честно и последовательно. В большинстве своем возникавшие коллизии, кризисные ситуации вызывались тем, что палестинцы не выполняли взятых на себя обязательств. Да и рассматривая ситуацию в целом, исторически, не стоит забывать, что кровавая карусель войн и террора закрутилась по вине арабов.

Москва сделала шаг вперед и официально исповедует сейчас позицию равноудаленности. Это прекрасно, когда стороны, от которых ты равно удален, равно правы. Но разве можно быть равно удаленным от террориста и его жертвы? А ведь именно об этом идет речь…

Относительно перспектив я остаюсь оптимистом. Историческим оптимистом. Большой войны, войны с участием соседей Израиля, не будет. Ибо это был бы еще один разгром арабов. Они это понимают.

«Интифада Аль-Аксы», вооруженный бунт палестинцев, выдохнется. И переговоры возобновятся — независимо от того, кто будет возглавлять палестинскую делегацию.

Может быть найдено компромиссное соглашение, которое будет торжественно объявлено «окончательным».

Прочный, справедливый мир будет установлен лишь тогда, когда партнерами Израиля станут демократические арабские государства.

У известного идеолога сионизма (и — по совместительству — русского журналиста и писателя) Владимира Жаботинского однажды спросили:

— Как по-вашему, еврейское государство будет лучше других государств?

— Возможно, хуже, — ответствовал Жаботинский. — Но я, еврей, буду счастлив, понимая, что это мой, еврейский, городовой бьет меня по морде.

Жаботинский не дожил до тех дней, когда он мог бы иметь себе полное удовольствие… Правда, городовых в Израиле я не заметил. Но кому надо бить, так те бьют, не по морде, тоже правда, а по лицу. И значит, счастье все-таки возможно. Не подвел Жаботинский евреев.

После распада СССР Израиль остался последним и единственным государством, которое является попыткой воплотить в жизнь литературную утопию. Я имею в виду книгу одного из основоположников сионизма Теодора Герцля «Altneuland» («Староновая земля»). Книга появилась в переводе на иврит и на русский в 1903 году. Автор не видел особых трудностей на пути создания нового общества на старой земле. Не видел он и трудностей с соседями. Населяющие «Альтнойланд» евреи, арабы, христиане крепко дружат, даже вместе собираются за пасхальным седером. Ветхозаветные принципы иудаизма заменяются некоей универсальной религией и универсальной европейской культурой. Иврит вытесняется идишем, на котором говорит простонародье, и немецким — языком элиты. Плюс электрификация всей страны, строительство национального водовода, развитие промышленности и сельского хозяйства, расцвет современных городов.

Герцль полагал, что «новое общество» возникнет примерно через двадцать лет после выхода в свет его романа. Оно возникло попозже. И возникло не совсем по тем рабочим чертежам, которые предлагались в «Альтнойланде». Идеологические и политические «отцы-основатели» еврейского государства рассматривали свое детище как демократическую, скроенную по западным образцам систему политической власти. Эта власть, с одной стороны, гарантирует сохранение еврейской, иудейской традиции, а с другой — обеспечивает политические свободы, социальную справедливость, права человека.

В Декларации независимости говорится: Государство Израиль «приложит все усилия к развитию страны на благо всех ее жителей. Оно будет зиждиться на основах свободы, справедливости и мира, в соответствии с идеалами еврейских пророков. Оно осуществит полное общественное и политическое равноправие всех своих граждан без различия религии, расы и пола. Оно обеспечит свободу вероисповедания и совести, право пользования родным языком, право образования и культуры».

К сожалению, как я мог понять за пять с половиной лет, синтез иудаизма с демократией, Торы с Habeas Corpus Act пока не получился. В этом несоответствии должного и сущего, утопии и реальности корни многих специфических проблем израильского общества.

Однако, вопреки всем проблемам, несмотря на все проблемы, необходимо признать: то, что произошло в Израиле с мая 1948 года, — исторический подвиг. Отбиты яростные атаки арабов. На малюсеньком клочке далеко не комфортной земли принято и обустроено около трех миллионов человек, приехавших из 101 страны. Преображена сама земля. Она зазеленела, стала плодоносной. Возвращен к жизни один из древнейших языков. Формируется новая нация — израильтяне, или ивритяне.

Когда я первый раз попал в Израиль (в 1979 году было дело), в конторах часто встречались плакаты: «Невозможное мы делаем сразу, чудеса требуют немножко времени». Своего рода психологический допинг эпохи позднего романтизма. Он помогал творить чудеса.