* * *

– Доброе утро, товарищ генеральный секретарь.

– Ну зачем же так официально, Илья Аркадьевич. В Политбюро есть люди постарше вас, которые не имеют права решающего голоса, а мы были друзьями – вы и я – так долго. Что случилось? – с любопытством спросил Нармонов. Он видел страдание в глазах своего коллеги. Они собирались обсудить проблему озимых, но…

– Андрей Ильич, я не знаю, с чего начать, – с трудом выдавил Ванеев, и по его щекам потекли слезы. – Речь идет о моей дочери… – ив течение десяти минут он рассказал о случившемся.

– И что дальше? – спросил Нармонов, когда ему показалось, что Ванеев закончил, наконец, рассказ, и в то же время понимая, что это еще не все. И Ванеев продолжил.

– Значит, Александров и Герасимов. – Нармонов откинулся на спинку кресла и устремил взгляд на стену. – Чтобы поступить так, как поступили вы, мой друг, требуется незаурядное мужество.

– Я не могу допустить, чтобы они… даже если это разрушит мою карьеру, Андрей Ильич. Нельзя, чтобы они помешали вам. Вам нужно сделать так много, изменить все коренным образом. Я должен уйти, это мне ясно. Но вы должны остаться, Андрей Ильич. Вы нужны народу. Без вас не удастся закончить уже начатое.

Примечательно, что он сказал «народу», а не «партии», подумал Нармонов. Времена действительно меняются. Нет, еще рано говорить об этом, покачал головой Нармонов. Ему удалось всего лишь добиться создания атмосферы, при которой времена смогут меняться. Ванеев относился к числу людей, понимающих, что главное сейчас не цели, а процесс, ведущий к их достижению. Каждый член Политбюро понимал, что требуются перемены, причем понимал это уже давно. Не удавалось достигнуть согласия относительно пути перестройки. Создалась ситуация, при которой государственный корабль нужно повернуть на другой курс, подумал Нармонов, но ведь при этом может сломаться руль. Продолжать движение прежним курсом – значило рисковать натолкнуться на… на что? Куда направляется Советский Союз? Они не знали даже этого. Но чтобы изменить курс, требовалось пойти на риск, и, если выйдет из строя руль – если партия утратит власть, – наступит хаос. Таков был выбор, на который не мог пойти ни один разумный человек, но неизбежность этого шага ни один разумный человек не мог отрицать.

Нам даже неизвестно, что происходит в нашей стране, подумал Нармонов. На протяжении последних восьми лет – по крайней мере восьми – все статистические данные, касающиеся экономики, искажались в ту или иную сторону, причем каждый год новые цифры, основанные на уже искаженных старых, все больше отрывались от реального положения вещей, так что теперь экономические прогнозы, создаваемые Госпланом, стали столь же лживыми, как и перечисление добродетелей Сталина. Государственный корабль, на мостике которого он стоит, погружается все глубже и глубже в туман лжи, распространяемой чиновниками, деятельность которых станет ненужной, когда восторжествует правда. Именно с такой позиции выступал Нармонов на еженедельных заседаниях Политбюро. Сорок лет розовых мечтаний и оптимистических прогнозов привели к тому, что корабль затерялся среди рифов бессмысленной карты. Даже само Политбюро не знало, что происходит внутри Советского Союза, – об этом обстоятельстве на Западе и не подозревали.

Альтернатива? Не в этом ли вся загвоздка? В приступах отчаяния Нармонов думал о том, удастся ли ему – или кому-нибудь другому – изменить положение. Целью всей его политической жизни являлось достижение поста, который он теперь занимает, и лишь сейчас Нармонов осознал – полностью осознал, – насколько ограниченной является его власть. Поднимаясь по партийной иерархической лестнице, он смотрел вокруг и замечал все, что нужно изменить, не отдавая себе отчета в том, сколь трудным станет этот процесс. Власть, находящаяся в его руках, не была такой, как у Сталина, об этом позаботились его недавние предшественники. Теперь Советский Союз был не кораблем, нуждающимся в управлении, нет, он превратился в огромную пружину, которая поглощала и рассеивала энергию и колебалась лишь в пределах своей собственной неэффективной частоты. Если не изменить создавшееся положение… Запад мчался сейчас в новый промышленный век, тогда как Советский Союз не мог прокормить себя. Китай воспринимал экономические уроки Японии и мог превратиться через два поколения в третью сильнейшую державу мира: миллиард людей с мощной, стремительно развивающейся экономикой на самой границе Советского Союза, нуждающийся в расширении территории, ненавидящий русских с такой силой, что фашистские полчища Гитлера могли показаться по сравнению с ними просто уличными хулиганами, Вот где таилась стратегическая угроза его стране, по сравнению с которой опасность ядерных арсеналов Америки и НАТО бледнела в воображении Нармонова. И все-таки партийная бюрократия не понимала, что перемены необходимы, если партия не хочет стать собственным могильщиком!

Кто– то должен сделать попытку, и этот кто-то -я.

Но для того чтобы попытаться, сначала нужно уцелеть, удержаться на этом посту достаточно долго, чтобы распространить свое видение национальных целей сначала в партии, а затем и среди всего народа – а может быть, в обратной последовательности? Нармонов не питал иллюзий – ни первое, ни второе не просто. Партия обладает установившимися традициями, плохо поддается переменам, тогда как народ – люди, населяющие страну, – не обращал теперь никакого внимания на то, что хотят сообщить им партия и ее вождь. Какая ирония судьбы! Запад – враг его народа – ценил его больше, чем собственные соотечественники.

Так что это значит? – спросил он себя. Если они враги, означает ли это, что я двигаюсь правильным путем – правильным путем для кого? Неужели и американский президент чувствует себя так же одиноко, подумал Нармонов. Но еще до того, как взяться за осуществление этой невероятно трудной задачи, ему по-прежнему предстояло решать каждодневные тактические проблемы личного выживания. Даже в данное мгновение, от руки доверенного единомышленника. Нармонов вздохнул. Это был чисто русский вздох.

– Итак, Илья, что ты собираешься предпринять? – спросил он человека, не способного на предательство, еще более отвратительное, чем поступок его дочери.

– Я буду поддерживать тебя, даже если результатом станет мой личный позор. Светлане придется примириться с последствиями ее действий. – Ванеев выпрямился и вытер глаза. Он походил на человека, которого должны повести на расстрел, и он собирал остатки своего мужества, чтобы вести себя достойно до самого конца.

– Не исключено, что мне самому придется выступить против тебя, – заметил Нармонов.

– Я понимаю это, Андрей, – с достоинством ответил Ванеев.

– Но мне не хотелось бы этого. Ты нужен мне, Илья. Мне нужны твои советы. Если мне удастся отстоять тебя, я сделаю это.

– Большего я не мог бы у тебя просить.

Теперь нужно подбодрить человека. Нармонов встал, обошел вокруг стола и взял руку друга.

– Что они не скажут тебе, соглашайся без колебаний. Когда наступит время, ты покажешь им, что ты – настоящий мужчина.

– И ты тоже, Андрей.