«В Москве и центральной России свирепствовал жестокий террор, обрушившийся с особенной силой на голову несчастного офицерства. В разгроме некоторых московских организаций ясно было сотрудничество немцев с большевиками. Конспирирующая Москва волновалась, возмущалась, называла имена... Когда гетманское правительство сочло необходимым заявить в Берлине протест против большевицкого террора, германский министр иностранных дел Гинце ответил: «Имперское правительство воздержится от репрессивных мер против советской власти», так как то, что делается в России, «не может быть квалифицировано как террор, происходят лишь «случаи уничтожения попыток безответственных элементов... провоцирующих беспорядок и анархию». Да и как было вступиться немецкому правительству, когда в Москве его представители – старший советник посольства Рицлер и начальник контрразведки Мюллер – находились в тесном сотрудничестве с Караханом и Дзержинским и снабжали их списками адресов, где должны были быть обнаружены преступные воззвания и сами заговорщики... против советской власти. (Обратим внимание, что ген. Деникин здесь делает ссылку на «Красную книгу В.Ч.К.».)

Я целиком готов подтвердить утверждения ген. Деникина. В свое время мы печатно должны были предупредить в нашем нелегальном листке о сомнительности некоторых военных организаций, явно действующих на немецкие деньги и вовлекающих офицерство в «десятки» с провокационными целями. Через то же лицо, которое передало мне документ и которое погибло впоследствии во время попытки к бегству при аресте, удалось выяснить систематические провалы некоторых «десятков» и проследить связь их с немецко-большевицкой контрразведкой.

Ген. Деникин свое повествование заканчивает словами: «При свете этих поздних откровений, какая жуткая роль приходится на долю руководителей противо-большевистских организаций, работавших в контакте с немцами». Да, именно потому среди нас и вызвало такое негодование сообщение о тех переговорах с немцами, которые вели представители правых политических группировок, о которых теперь очень суммарно рассказано в воспоминаниях Гурко («Арх. Русск. рев.», ХV) и в показаниях Котляревского («На Чужой Стороне», № 8).

Оценка приведенных фактов, мне кажется, вводит существенный корректив к довольно частым теперь утверждениям об ошибочности той тактики, которая в борьбе с большевиками стремилась воссоздать русский фронт против Германии. Вся конъюнктура говорила о том, что война, в сущности, продолжается, хотя и приобрела в России своеобразный характер, сплетая войну с гражданской борьбой. В этой конъюнктуре вопрос о так называемой союзнической интервенции, в свою очередь, приобретал совершенно особый характер. Оценивая «ошибочные мысли», приходится исходить всегда из конкретной действительности. Московская атмосфера весны и лета 1918 года, когда зачиналось и развивалось так называемое «белое» (добровольческое) движение, показывает воочию, что во многих отношениях был прав Союз Возрождения, считавший вредной тактику частных выступлений против большевиков в Совдепии и говоривший о подготовке «более широкого и планомерного движения, которое было бы направлено одновременно и против Германии и против большевиков» (В. Мякотин. «Из недалекого прошлого», «На Чужой Стороне», № 2). В то время начинать это движение из центра нельзя было без напрасной растраты сил.

Фактическими хозяевами в Москве тогда в значительной мере были немцы. В любой момент могли они сбросить большевиков, найдя поддержку в некоторых общественных кругах и в обывательских настроениях. Они предпочли играть двойную игру: одну со Скоропадским, другую в Совдепии. Мы знаем, что в правящих кругах Германии не было единомыслия в этом отношении. В итоге центральные державы предпочли покинуть территорию Советов и прекратить переговоры с «дружественным Германии, но бессильным» большевистским правительством. Чем ознаменовалась бы перемена курса германской политики в дальнейшем, нам не суждено знать. С революцией в Германии перевернулась навсегда одна из страниц прошлого. В этой странице еще необычайно много таинственного. Многое напоминает собой сказки Шехеразады, в которые поверить может лишь тот, кто в гуще жизни переживал все эти перипетии нашей революции.

Многое неправдоподобное становится в освещении фактов правдоподобным. Когда я перелистываю свой дневник за это время, где записаны сообщения современников, я наталкиваюсь на факты, которые могут вызвать лишь ироническую улыбку у скептиков. И, к сожалению, я должен закрывать свой дневник до времени, ибо опубликование всех этих апокрифических рассказов имеет смысл лишь при упоминании имен. Этого я сделать не могу. Между тем открытия будут подчас самые неожиданные. Я не знаю, каковы были реальные отношения между Вырубовой и Коллонтай. Все ли следует отнести к легендам, как утверждает Вырубова в своих воспоминаниях, из того, что рассказывали в Совдепии? Но я не сомневаюсь в том, что Вырубова в Смольном не заседала; возможно, что обе упомянутые дамы не творили проектов возведения на престол наследника Алексея под регентством Леопольда Баварского и Генриха Прусского. Но вот что для меня лично несомненно: в конце еще 17 года и в начале 18 г. среди некоторых большевиков, разочарованных в возможности социальной революции, шли разговоры о «сдаче» власти и для ускорения социальной революции в будущем они предпочитали сдать власть самому крайнему реакционному монархизму. Для такого утверждения у меня, как это ни странно, имеются авторитетные свидетельства. Это сказка? Подождем и увидим. И кто знает, не послужили ли эти мысли некоторых ответственных большевиков, в связи с переговорами, которые вели другие с немцами, истинной причиной екатеринбургской трагедии. Ведь это также одна из таинственных страниц недавнего прошлого.

«Последние новости», Париж,

1925, 15 февраля.

С самых первых лет перестройки все мы являемся свидетелями многократно возросшего интереса к отечественной истории. Однако этот интерес так и не затронул некоторые исторические темы, которые по каким-то негласным, никем не сформулированным правилам принято считать запретными. Думается, настала пора снимать застарелые табу со всех «скользких» исторических тем, только делать это нужно крайне осторожно и взвешенно.

Пожалуй, наиболее запретный характер среди «закрытых» исторических тем продолжают сохранять ныне те грани минувшего, которые связаны с различными аспектами так называемого еврейского вопроса в истории России, в частности, проблемами антисемитизма и еврейских погромов. Щекотливость этой темы, имеющей определенное современное звучание, понятна, однако серьезная разработка ее давно назрела, и определенным шагом в этом направлении могло бы стать первоочередное рассмотрение того периода нашей истории, когда данная тема звучала особенно остро и тревожно, а именно – Гражданской войны.

Решая сегодня такую исследовательскую задачу, нам не обойтись без помощи талантливого русского историка Сергея Петровича Мельгунова (1879—1956), переживающего ныне на своей Родине как бы второе рождение после долгих лет забвения. Ему суждено было пройти тем крестным путем страданий и испытаний, который годы революционного лихолетья начертали многим русским интеллигентам. На этом пути историка ждали пять арестов, полтора года заключения в чекистских тюрьмах, громкий политическим процесс, угроза расстрела и высылка за границу. В эмиграции всю оставшуюся жизнь Мельгунов посвятил воссозданию в своих исторических трудах основных вех развивавшейся на его глазах смуты. Благодаря этому он выдвинулся вскоре в самый первый ряд историков русского зарубежья. Сейчас мы обратимся лишь к одной теме, привлекавшей внимание историка и наиболее полно раскрытой им в статье «Антисемитизм и погромы», напечатанной в Париже в пятом выпуске журнала «Голос минувшего на чужой стороне» (с. 231—246), который издавал сам С.П. Мельгунов. Данная статья вызывает особый интерес прежде всего потому, что она затрагивает совершенно неразработанную в советской исторической науке и незнакомую нашим читателям тему еврейских погромов на Украине и шире – антисемитизма в годы Гражданской войны.