– Мы до сих пор не знаем, как она это провернула, – говорила Ада. – Отец весил двести сорок фунтов[464]. Наверняка она его отравила… Впрыснула ему какую-нибудь гадость – может, цианистый калий. Между пальцами ног, наверное… Полицейские клянутся, что внимательно его осмотрели и никаких следов не нашли. Не понимаю, как это может быть. Виски он уважал, врать не стану. А тут еще и лекарство…

– Какое лекарство?

– «Минипресс», от давления. Доктор Никсли предупреждал, что оно не сочетается с алкоголем, но отец уже выпивал раньше, и ни разу никаких последствий. Когда он только начал принимать эти таблетки, дело было на благотворительном вечере в «Червонном короле» – сам доехал домой, и все нормально обошлось, я видела. А не то я бы ему устроила… Хотя он слушать бы не стал.

– Ада, подождите… – Я говорила шепотом, как в библиотеке. – Я все-таки не понимаю, как Ханна смогла бы…

– Ей Грейси приказал убить Смока. Точно так же, как и других. Понимаешь, она их соблазняла.

– Но…

Ада меня перебила:

– Она и есть еще один человек. Еще один участник «Ночных дозорных» – или ты не слушала?

– Но я говорила со следователем, за ней не числится никаких преступлений…

– На самом деле ее зовут не Ханна Шнайдер. Она присвоила имя несчастной пропавшей девушки из детского дома в Нью-Джерси. Много лет выдавала себя за нее. А в действительности она – Кэтрин Бейкер, и ее разыскивает ФБР за убийство полицейского. Где-то в Техасе. Два выстрела, прямо между глаз. Смок не догадался, потому что никто точно не знает, как выглядит Кэтрин Бейкер, тем более сейчас. Есть очень старый набросок, сделанный по показаниям свидетелей. В восьмидесятые все выглядели по-дурацки – знаешь, эти ужасные запоздалые хиппи. На рисунке у нее светлые волосы и голубые глаза. У Смока хранился этот набросок среди материалов по делу Джорджа Грейси. Но он очень приблизительный. Такой можно с кого угодно нарисовать, хоть с меня.

– А вы не могли бы прислать мне копию этих материалов? Для исследования?

Ада шмыгнула носом. Она не сказала, что согласна их прислать, но я все-таки назвала свой почтовый адрес. Мы обе помолчали. На заднем плане отыграла финальная музыка мыльной оперы и вновь заверещала реклама.

– Как я жалею, что меня там не было, – тихо проговорила Ада. – У меня шестое чувство. Если бы я поехала с ним на автомобильную выставку, я бы не отпустила его одного за жвачкой. Мы пошли бы вместе, и я бы сразу ее раскусила. Конечно, выкомаривалась там перед ним в облегающих джинсах, в темных очках, якобы случайная встреча… Кэл клянется, что еще за пару дней до того ее видел, когда они со Смоком покупали свиные ребрышки в «Уинн-Дикси». Она прошла мимо них с пустой тележкой, разряженная, как на светский раут, посмотрела Кэлу в глаза и улыбнулась, как сам дьявол. Конечно, тут невозможно знать наверняка. По воскресеньям в супермаркете толпа народу…

– Что вы сказали?

Ада смолкла. Видимо, ее удивил мой изменившийся голос.

– Я говорю, невозможно знать наверняка…

Я, сама не отдавая себе отчета, повесила трубку.

Папа вырастил меня скептиком – человеком, которого могут убедить только «факты, выстроившиеся в ряд, словно тацовщицы кордебалета». Поэтому я не верила Аде – пока та не описала случай в супермаркете (или даже чуть раньше, когда она сказала про темные очки и облегающие джинсы). С тем же успехом речь могла идти не о Смоке, а о нас с папой в сентябре, когда я впервые увидела Ханну в отделе замороженных продуктов.

И как будто этого мало, она еще приплела дьявола с его ухмылкой, а когда человек с таким явным южным акцентом говорит о дьяволе, неизбежно возникает чувство, что он знает нечто особенное, тебе неизвестное. Как писал Ям Честли в своей книге «Южные аристократы» (1979): «Две вещи Юг знает до тонкости: хлопок и Сатану» (стр. 166). Повесив трубку, я среди подползающих теней уставилась на «ЗАМЕТКИ ПО ДЕЛУ», на которых успела накорябать хокку в стиле инспектора Коксли (НОЧНЫЕ ДОЗОРНЫЕ КЭТРИН БЕЙКЕР ГРЕЙСИ).

Моя первая мысль была: папа убит.

Наверное, он тоже работал над книгой о Грейси – а значит, он тоже был мишенью Кэтрин Бейкер. Иначе почему Ханна подстроила встречу в магазине, как со Смоком Харви? Это единственное логичное объяснение! А если и не работал над книгой («Боюсь, на еще одну книгу у меня пороху не хватит», – признался он как-то в настроении «бурбон»), то готовил статью или там лекцию.

Я бросилась к выключателю. В ярком свете лампы тени вмиг попрятались по углам, как вышедшие из моды черные платья в универмаге. Я напомнила себе, что Ханна мертва (пирожок несомненной истины). Папа в полной безопасности, ужинает себе с профессором Арни Сандерсоном в итальянском ресторане «Пицца Питти», в самом центре Стоктона. И все равно, мне было необходимо услышать его шершавый наждачный голос, его «Радость моя, не смеши». Я сбежала вниз по лестнице и схватилась за телефонный справочник. (Мобильного у папы не было. «Чтобы меня кто угодно мог дергать в любое время дня и ночи, как какого-нибудь болвана из отдела по работе с клиентами? Нет уж, благодарствую!»)

В ресторане папу вычислили быстро: не так много людей ходят весной в ирландском твиде.

– Радость моя? – Он явно встревожился. – Что случилось?

– Ничего… То есть все. У тебя все нормально?

– В смысле? Да, конечно. В чем дело?

– Да ни в чем. – Тут во мне проснулась паранойя. – Этому Арни Сандерсону доверять можно? Ты лучше приглядывай за своей тарелкой. И в уборную не отходи…

– Что?!

– Я узнала всю правду о Ханне Шнайдер – почему ее убили… Или она сама себя убила… В этом я еще не разобралась, но я знаю причину!