Гусинский внес коррективы в свои планы: отказался от дополнительных студий НТВ, отказался от мечты о строительстве кинотеатров и оставил надежду на то, чтобы выпустить в обращение свои акции на Уоллстрит, что являлось важнейшей частью его стратегии расширения. “Начался кризис, и все было кончено”, — сказал он мне спустя несколько лет. Гусинский пострадал из-за того, что неудачно выбрал время и возлагал слишком большие надежды на будущее, он пострадал из-за внезапного падения уровня благосостояния среднего класса, на который он так рассчитывал. Гусинский был продуктом собственного стремительного роста на начальном этапе. Он действовал по принципу: создавай — и клиенты придут. План создания собственного спутникового телевидения был основан на европейских и азиатских моделях, предусматривавших интенсивные инвестиции в течение первых пяти лет. Прибыль ожидалась позже, на седьмой или восьмой год. У Гусинского прибыльные годы еще не наступили. Теперь, как во время отлива, денежные потоки изменили направление; затраты Гусинского были велики, а доходы сокращались. Ему приходилось расплачиваться за дорогой спутник, на покупку которого он занял 123,7 миллиона долларов у американского Экспортно-импортного банка, не получая ожидаемой прибыли. “Что такое бизнес, особенно тот, который создал ты сам? — рассказывал мне Гусинский, оглядываясь на свои прошлые беды. — Его можно сравнить с велогонщиком, стремительно мчащимся вперед. Он наклоняется вперед и быстро крутит педали... потому что если он не будет их крутить, то упадет и сломает себе шею. Чтобы стать первым, нужно двигаться быстро”.

Гусинский упал. Экономический кризис был похож на участок дороги, покрытый гравием, и велосипед выскользнул из-под него. В финансовом отношении спутник оказался обузой. Президент НТВ Игорь Мала-шенко утверждал позже, что это была самая большая ошибка Гусинского как бизнесмена. Сам Гусинский и те, кто был близок к нему, считали спутник символом раннего стиля предпринимательской деятельности Гусинского: мечта о невозможном и надежда на то, что она сбудется. Но экономический кризис сделал мечту неосуществимой. Гусинский не смог достаточно быстро изменить свой подход.

“Мои партнеры говорили мне, что я совершаю глупость, пытаясь построить империю”, — сказал Гусинский. Они хотели, чтобы Гусинский откладывал прибыль на черный день, а не вкладывал ее снова в бизнес. Гусинский объяснял им, что спутник — лучший способ обеспечить телевизионное вещание в стране с устаревшей инфраструктурой. Он доказывал мне, что вложил в НТВ-Плюс 1,2 миллиарда долларов, полученных в виде прибыли и кредитов. Но он не предвидел падения рубля. “Ошибка заключалась в том, что мы считали Россию достаточно стабильной, чтобы вкладывать капитал в бизнес и развитие”[55].

В своих бедах после падения рубля Гусинский был не одинок. Березовскому, по-прежнему пытавшемуся играть роль мастера политического шахер-махера, угрожали арест или изгнание из страны в связи с открыто враждебным отношением к нему со стороны премьер-министра Евгения Примакова. Не имея возможности вернуть долги, Ходорковский начал грязную кампанию с целью избавиться от западных кредиторов и миноритарных акционеров. Банк Смоленского закрылся, а сам Смоленский исчез из поля зрения общественности. Лужков благополучно пережил экономический кризис, и какое-то время его считали потенциальным преемником Ельцина. Но его политические устремления были быстро и грубо пресечены. Счастливые дни остались позади.

В конце осени события приняли для олигархов особенно зловещий оборот. Россияне были возмущены и напуганы экономическим кризисом, и начались поиски козлов отпущения. Недостатка в потенциальных мишенях не было. Опрос общественного мнения, проведенный в Москве через две недели после начала кризиса, показывал, что Виктор Черномырдин, Борис Ельцин и Сергей Кириенко были первыми, кого называли люди в ответ на вопрос “Кто виноват?”. За ними шли олигархи, банкиры и финансисты, а следом — парламент, реформаторы и Центробанк{570}.

Самые зловещие угрозы исходили от радикально настроенного парламентария-коммуниста Альберта Макашова, грубого и мстительного человека, который был арестован в 1993 году за участие в вооруженном штурме телевизионного центра “Останкино” во время конфликта Ельцина с парламентом. Еще в 1996 году магнаты опасались волны антисемитизма; теперь Макашов снова пытался поднять ее. и ноября он обрушился на Березовского. “Не ведите себя как жид, — сказал он, употребив слово, оскорбительное для еврея. — Дайте стране... один или два миллиарда своих зеленых денег, и страна успокоится”. Лидер коммунистов Геннадий Зюганов отказался публично осудить Макашова, сказав, что Макашову как члену партии объявлен выговор, и этого достаточно. Затем Зюганов присоединился к нападкам на еврейских банкиров, воскрешая антисемитскую риторику советской эпохи. “Наш народ — не слепой, — сказал Зюганов. — Он не может закрывать глаза на агрессивную, деструктивную роль сионистского капитала в разрушении экономики России и разграблении ее собственности, принадлежащей всем. Народ все лучше понимает, что причина всех нынешних неприятностей заключается в преступном антинародном курсе захватившей власть наднациональной олигархии”{571}.

Через некоторое время стало очевидно, что Макашов и Зюганов плохо представляют истинную ситуацию. Их попытка разжечь ненависть после резкого падения рубля, казалось, представляла угрозу, но через несколько месяцев обстановка разрядилась, народ не подхватил их боевой клич, зовущий на борьбу с еврейскими банкирами. Антисемитизм оставался скрытой силой в некоторых слоях российского общества, олигархи не пользовались популярностью у значительной части населения, но искра не разгоралась. Возможно, антисемитские настроения ослабли из-за того, что больше не пользовались поддержкой государства; возможно, желание выжить в трудные времена было сильнее, чем желание ненавидеть.

Ущерб олигархам наносило не общественное мнение, а междоусобные войны с внешними инвесторами, друг с другом и с Кремлем. В течение двух с половиной лет после падения курса рубля олигархи вели дорогостоящую самоубийственную борьбу, мотивами которой были жажда власти и алчность. Эта глава посвящена четырем конфликтам такого рода. Они не стали концом олигархов, но служат символом заката ревущих 1990-х и эпохи Ельцина, в которой олигархи сыграли такую заметную роль.

Тяжелые времена подразумевают крутые меры, а Михаил Ходорковский был в этом деле мастером. Сначала, когда ему достался ЮКОС, Ходорковский, по словам одного из бывших сотрудников банка МЕНАТЕП, послал триста лучших сотрудников своей службы безопасности в Сибирь, чтобы насильственно завладеть нефтяными скважинами и нефтеперерабатывающими заводами. Центры нефтедобывающей промышленности, такие, как Нефтеюганск, были печально известны своими преступными группировками, выкачивавшими деньги из нефтяной промышленности. Ходорковский уделил особое внимание бухгалтерам и руководителям финансовых органов своих новых предприятий. Бывший сотрудник МЕНАТЕПа рассказал мне, что Ходорковский посетил всех финансовых директоров и главных бухгалтеров дочерних компаний, чтобы лично сказать им: “Теперь вы знаете, на кого работаете, относитесь к своим обязанностям серьезно”. По правилам победитель получал все.