Он внимательно осмотрел вдову. Она еще больше, чем всегда, походила на бочку; черное платье с глухим воротом, подпиравшим тройной подбородок, придавало ей нелепый вид.

— Не переодеться ли вам, сударыня? — деликатно посоветовал он. — Я взял на себя смелость захватить ваши бриллианты из сейфа в бомбоубежище. Желательно произвести впечатление.

Этот сейф, тайна которого была известна только вдове, покойному Максимилиану и Лемлейну, стоял в глубоком, хорошо укрепленном бомбоубежище под разрушенным зданием конторы ринтеленовских заводов, той самой, где смерть настигла ее мужа. Ах, если бы он вовремя спустился вниз! Бомбоубежище так и не пострадало, хотя над ним все было обращено в груду развалин.

Вдова вздохнула. Она взяла из рук Лемлейна блестящий металлический ящичек и, бережно держа его на маленькой пухлой ладони, пошла, переваливаясь, к письменному столу покойного супруга. Осторожно поставив ящичек на стол, она подняла крышку. Бриллианты, подарок Максимилиана, засверкали на бледно-голубом бархате. Целое состояние!

— Мне кажется, вам следует их надеть, — сказал Лемлейн.

В это время на лестнице он увидел Памелу с незнакомым мужчиной. Он поспешно встал так, чтобы заслонить собою бриллианты.

В два прыжка Памела очутилась возле матери.

— Вы хотите продать это? — спросила она.

Незнакомец, следуя за ней, обошел Лемлейна и бросил быстрый взгляд на драгоценности. Он не сказал ни слова, но Лемлейн увидел, как он облизнул губы.

Вдова резко захлопнула крышку.

— Познакомьтесь, — сказала Памела. — Герр Эрих — герр Лемлейн.

Мужчины подозрительно приглядывались друг к другу. Лицо гостя показалось Лемлейну знакомым, но он не мог вспомнить, где он его видел.

— Лемлейн, — задумчиво повторил Петтингер, — Лемлейн… Вы в национал-социалистической партии не состояли?

— Нет, не состоял. — Серое лицо Лемлейна еще чуть-чуть посерело. — Герр Ринтелен не считал желательным…

— А, припоминаю! — сказал Петтингер. — По этому поводу велась бесконечная переписка, пока старик, — он сделал неопределенный жест в сторону портрета, — не вмешался лично.

Глаза Лемлейна округлились от ужаса: он узнал.

— Но это безумие! — вскричал главноуправляющий заводов Ринтелен. — Что вы здесь делаете?

— Мы с фрау Памелой договорились, что на некоторое время я займу место майора Дейна, судьба которого не выяснена. Вот, на мне его костюм. У нас один размер, одни вкусы. — Он нежно взял Памелу за руку.

Лемлейн захлебывался от страха и негодования:

— Но в городе есть люди, которые лично знают майора Дейна, — пролепетал он.

— Я не намерен нигде показываться, — успокоил его Петтингер. — Вы же видите: я не вполне здоров, я нуждаюсь в отдыхе. Надеюсь, вы согласитесь выполнять для меня некоторые — ну, скажем, посреднические функции.

— Ни в коем случае.

Петтингер был частью той Германии, которая некогда служила для Лемлейна источником доходов и национальной гордости. Он, Лемлейн, конечно, будет молчать. Но та Германия больше не существует; а ни в какие подпольные дела он не желает путаться. У него на руках жена, четверо детей и ринтеленовские заводы.

Лемлейн принял решение.

— Вы немедленно уедете отсюда. Меня назначают кремменским бургомистром! Будущее Германии зависит от сотрудничества с американцами.

— А с чего вы взяли, что я не хочу сотрудничать с американцами? — сердито сказал Петтингер. — Вообще мне нужно поговорить с вами — наедине!

— Только не сейчас — у нас нет времени… — Лемлейн озабоченно замигал глазами. — Подполковник Уиллоуби — военный комендант — собирается приехать в замок. Он может быть здесь с минуты на минуту…

— Великолепно! — сказал Петтингер. — Тем более нам нужно переговорить, не откладывая! — Крепко ухватив нареченного бургомистра под руку, он втолкнул его в библиотеку.

Удостоверясь, что дверь плотно затворена, Петтингер отпустил локоть Лемлейна.

— Садитесь! — приказал он.

Но Лемлейн не сел.

— Война проиграна, герр оберштурмбаннфюрер, — захныкал он. — Вы тут ничего не сделаете, только испортите то, что пытаюсь создать я.

Петтингер силой усадил его в кресло.

— Если вам нравится быть бургомистром у американцев, — пожалуйста! Это вполне вяжется с моими намерениями…

В коротких словах он изложил ему план фельдмаршала фон Клемм-Боровского, не упомянув при этом даже имени покойного специалиста по передвижению войск. Говоря, он не спускал глаз с Лемлейна и по выражению его лица отмечал, как тревога сменялась напряженной работой мысли, а затем полным принятием и одобрением услышанного.

— Играйте им в руку! — заключил Петтингер. — Старайтесь сохранить для нас все, что может быть сохранено. Потому что даже сейчас, после разгрома и поражения, баланс сил складывается в нашу пользу. Но мы должны знать, куда мы идем! Нам нужна перспектива! Нам нужно руководство, нужна организация, использующая все возможные каналы — административные органы, допущенные оккупационным статутом, промышленные предприятия, школы, церковь, демобилизованных офицеров и репатриированных военнопленных. Мы будем действовать медленно, стравливая оккупантов друг с другом, создавая для них трудности, восстанавливая лишь то, что нужно нам самим, — исподволь, терпеливо, пока не пробьет час; а тогда мы выступим вперед с поднятым забралом и продиктуем свои условия!

— Чьи — свои?

Петтингер оставил вопрос неуточненным.

— Ваши — мои…

Они вернулись к дамам. Петтингер залпом проглотил бокал хересу, который все-таки подал дворецкий, а затем сказал Лемлейну:

— Может быть, ваш приятель Уиллоуби снабдит нас шотландским виски?

— И сигаретами! — добавила Памела.

Когда Уиллоуби прибыл в замок Ринтелен, на сцене все уже было готово к поднятию занавеса. Посредине главного холла, в троноподобном кресле с высокой спинкой, сверкая всеми своими бриллиантами, сидела вдова. Ее массивная фигура была облачена в длинное платье, доходившее почти до полу, так что виднелись только маленькие ноги в изящных лакированных туфлях. Справа от нее, обложенный подушками и одеялами, полулежал в глубоком кресле Петтингер.

— Если я — майор Дейн, — сказал Петтингер, когда они сообща вырабатывали мизансцену для приема Уиллоуби, — я должен быть с вами. Незачем прятаться по углам и рисковать, что меня найдут или что кто-нибудь из прислуги меня выдаст. Самый верный способ не привлекать к себе внимания — это пребывать у всех на виду.

Лемлейн оттянул пальцами ставший вдруг тесным воротничок.

— Мужчина вашего возраста должен быть в армии, — сказал он. — Уиллоуби непременно спросит, почему вы не в американском лагере для военнопленных, кто вас выпустил, где и когда, а кончится это требованием предъявить документы.