большой удачи, даже если это касается месторождения газа, ложится в какой-то степени и на судьбы людей. Всякое же счастье добывается с боем, трудом, горячим желанием.

Мы быстро шли за Каримовым, легко шагающим по гулким и пустынным коридорам, переходам, тоннелям, и нигде не замечали рабочих. Это поражало. Каримов сказал, что вся вахта, включая операторов и рабочих-слесарей, состоит всего из... шести человек.

Толстые трубы, емкости, компрессоры и снова трубы. И вот пульт управления — большой светлый зал, в тот день освещенный солнцем, с диспетчерским подковообразным столом, с приборами, занимающими всю противоположную стену.

Подобные пульты мы видим на современных электростанциях. Царство полной и совершенной автоматики! В наших обжитых индустриальных районах все кажется привычным. В лесотундре — не может не удивлять.

С помощью этой автоматики здесь не только очищают газ от ненужных примесей, но и регулируют работу 17 скважин промысла, устанавливая, как здесь говорят, «оптимальные нормы отбора газа». Они должны соответствовать строению пластов. «Повышенные отборы» уже ведут к истощению недр, нарушению технологии.

Оператор, дежуривший в эту смену, — Петр Терентьев, калининец, давно акклиматизировавшийся на Севере, был занят неотложными делами, и на пульте диспетчерской оставалась хозяйкой... студентка-практикантка Татьяна Михайловна Шведова, для товарищей, наверно, просто Таня.

Белокурая, худенькая, даже толстая брезентовая куртка не прибавляла ей осанистости, а часто хмурившиеся брови — серьезности, Таня представляла в Медвежьем Московский институт нефтехимической технологии.

Летом в Сибири можно увидеть множество студенческих строительных отрядов. В Надыме совсем рядом с нашей гостиницей — деревянным домиком с эмблемой бегущего оленя на двери — располагался белопалаточный лагерь харьковских студентов, названный ими «Гренада». Через наши гостиничные окна, завешенные от гнуса марлевыми сетками, по вечерам доносились из лагеря звонкие голоса и песни. Видимо, работа днем на стройках Надыма не лишала парней и девушек желания петь и веселиться, несмотря на атаки комаров и мошки, особенно звереющих с наступлением темноты.

«Надым, Надым — комары и дым!» Студенты жгли костры, спасаясь от комарья, и горьковатый дымок струился в окне гостиницы вместе с робкой ночной прохладой.

Да, студенты в Западной Сибири ныне вовсе не редкие гости, но почему же все-таки работа студентки Тани Шведовой в диспетчерской ГПГ показалась мне необычной? Потому ли, что Медвежье так далеко от Москвы и девушка жила в небольшом поселке Пангода, в общежитии, и на работу ездила, как и другие, за десять километров на вахтовом автобусе? А ведь к суровой обстановке, к безмолвию тундры надо еще и привыкнуть.

Или оттого, что Таня вместе с другой молодой женщиной, Аллой Андреевной Смольской — инструктором по профилактике пожаров (она назвала себя просто «пожарником»), по сути дела, хозяйничали в огромной диспетчерской, взяв на себя в эту вахту ответственность за работу всего завода?

Эти контрасты, наглядная власть над мощной техникой, которую ныне на автоматизированном производстве могут осуществлять и слабые женские руки, — вкупе со всей обстановкой — внушали невольное уважение и к энергичной практикантке, и к ее старшей подруге.

Молодежь и север! Эти два понятия теперь почти синонимы. Средний возраст живущих в северных городах Тюменской области — двадцать шесть лет. «Нас водила молодость в сабельный поход, нас бросала молодость на кронштадтский лед!» — поется в старой песне. А теперь молодость нашего времени штурмует недра Тюменщины, ведет за собой на дальний север советскую цивилизацию.

Я смотрел на простое русское лицо обыкновенной девушки-студентки, чей жизненный старт начинался «в северном исполнении», как шутят здесь. Старт нелегкий, но тем шире, удачнее будет потом, я уверен, жизненный разбег ее судьбы.

— Приедете сюда работать после института? — спросил я Таню.

— Постараюсь, — кивнула она.

— Таня закончит практику и вместе с газом из Медвежьего появится у себя в институте, — сказала Смольская. — Трубопровод уже подходит к Москве. В общем, привезет газ в столицу, — добавила она.

— Да, мне повезло, — согласилась Таня. — Очень даже. Действительно, так получается, что мы сейчас работаем у истоков газопровода «Сибирь — Москва». Можно сказать, прямая связь, только подземная. Приятно сознавать, что мы делаем такое большое дело!

Я подумал о том, что не только Таня Шведова, но и Хуснутдинов и Каримов говорили о Медвежьем с гордостью, казавшейся мне не только естественной, но и, пожалуй, даже несколько приуменьшенной, как бы приглушенной непоказной скромностью этих людей. А ведь на лацкане пиджака Рената Каримова поблескивал значок, который назывался: «Покоритель Медвежьего»!

Это и были покорители, чьи дела достойны этого слова, всегда сопряженного в нашем воображении с делами особой трудности, с масштабностью незаурядного подвига.

Хуснутдинов и Каримов оба были из Башкирии, оба успели там пройти по многим производственным ступеням опыта, были мастерами, прорабами, начальниками участков. Как инженеры-нефтяники родились и возмужали на промыслах Второго Баку.

Теперь это люди Надыма и Медвежьего, куда редко кто приезжает только лишь по назначению, а почти все по зову души, влекомые интересом, жаждой большого дела.

Деловой язык инженеров — это цифры, объемы, технологические схемы. О чувствах впрямую не говорят, о чувствах надо догадываться. Есть преемственность делового опыта — и это большая сила. В Медвежьем, в Надыме, в Уренгое много нефтяников из Баку, еще больше из Татарии, Башкирии. Освоение промыслов — не только профессия, а, я бы сказал, еще и деловая страсть. Когда эстафета открытий и освоения новых месторождений становится фактом собственной биографии — она увлекает и зовет в новые, необжитые места, к новым трудностям, как это и произошло с Хуснутдиновым и Каримовым.

Табрис Фаляхович Хуснутдинов работает в Надыме рука об руку с Юрием Алексеевичем Дмитриевым, русским, но тоже родившимся в Башкирии, учившимся в Куйбышеве, своим ровесником, который прокладывает от Медвежьего газопроводы вглубь страны. Трест «Северотрубпроводстрой», как явствует из этого длинного названия, тянет нитки голубых дорог через топи и болота.

В летние месяцы к трассе подобраться по земле почти невозможно. А с ноября, когда мороз набирает силу, но еще не так крепок, — чтобы ускорить начало рабочей страды, вдоль трассы идет намораживание дорог, их поливают водой.

Затем тяжелая техника — тягачи — начинают возить на трассу «плети» — секции из трех больших труб, предварительно сваренных. Секции укладываются в траншеи.

Морозы в тундре нередко держатся до мая. Однажды в день праздника 1 Мая градусник показывал минус тридцать, мела пурга. Но здесь, в Медвежьем, морозы, как и