– Как только кончат со стеклами, я собираюсь начинать новые посадки, – сообщил Иоганн. – Люблю свежий салат и огурчики среди зимы. Не возражал бы еще попытаться вырастить авокадо, хотя плоды будут только на следующий год.

– Вот и молодец. А как эта малышка поживает?

Лука заглянул в колыбель. Он и забыл, до чего маленькими бывают новорожденные младенцы.

– Она просто мечта, – счастливо выдохнула Вероника. – Хотела бы я, чтоб она так же спала и ночью. Каждые два часа требует есть. Можно часы проверять по ней. Это и в самом деле утомительно.

– Славная малышка, – сказал Иоганн. – Спорим, тут будет на что посмотреть, когда она вырастет.

Вероника так и лучилась гордостью.

– Уверен, что так и будет, – согласился Лука.

У него вызвало болезненное ощущение то, как старик смотрел на ребенка, слишком много отчаяния проскальзывало в его взгляде. Баттерворт хотел подтверждения того, что жизнь в этом мире протекает нормально. За последнее время Лука заметил, что такое отношение развивается у многих жителей Криклейда. Детишки, за которыми они присматривали, получали более сочувственное внимание. Его собственную решимость оставаться в поместье и пренебречь настойчивым желанием отыскать девочек становилось поддерживать в себе все труднее. Слабость, которую он впервые ощутил в тот день, когда заболел Иоганн, и которая увеличилась после сражения на станции Колстерворт, мешала ему. Каждый шаг по усыпанной гравием песчаной дорожке, окружающей поместье, казалось, вдавливает комки величиной с булыжники все глубже в самую плоть его души, напоминая ему о том, до чего ненадежной сделалась его жизнь.

Лука накормил свою лошадь во дворе конюшни, чувствуя одновременно вину и радость, оставляя Иоганна. Кармита была в своем фургоне. Она складывала только что выстиранное белье и засовывала его в большой деревянный чемодан, обитый медными пластинами. С полдюжины ее стареньких стеклянных кувшинов стояли на грубо вытесанной полке, наполненные листьями и цветами, оттенок сосудов придавал содержимому специфический серый цвет.

Кармита вежливо кивнула ему и продолжала убирать в чемодан свои вещи. Он наблюдал за ней, снимая с лошади седло; она двигалась с твердой решимостью, лишавшей его смелости прервать ее занятие. Какие-то мысли доведены до логического конца, решил он. Чемодан был тем временем наполнен, крышка захлопнулась.

– Тебе помочь? – предложил он.

– Спасибо.

Они вместе подняли чемодан, вынесли за дверь в задней части фургона. Лука тихонько присвистнул. Он никогда не видел, чтобы внутренность фургона была так прибрана. Никаких куч мусора, никакой разбросанной одежды или полотенец, которые валялись бы в беспорядке, все имеющиеся у нее кастрюли были вычищены до блеска и висели на крюках, даже кровать была застелена. На верхней полке выстроены бутылки, закрепленные на своих местах медными кольцами для поездок.

Кармита запихнула чемодан за альков под кровать.

– Ты куда-нибудь уезжаешь, – понял он.

– Я готова куда-нибудь отправиться.

– Куда?

– Понятия не имею. Может, попробую в Холбич, погляжу, может, остальные где-то в пещерах.

Лука сел на кровать, внезапно ощущая сильную усталость.

– Почему? Ты же знаешь, как ты нужна людям здесь. Господи, Кармита, не можешь ты уехать. Слушай, скажи ты мне, говорил ли кто-нибудь что-то против тебя или делал тебе назло? Я их, ублюдков, на медленном огне зажарю.

– Никто мне пока ничего не сделал.

– Тогда почему?

– Я хочу быть готовой к отъезду на случай, если это место развалится. Потому что так случится, если уедешь ты.

– О, Боже, – он опустил голову на руки.

– Так ты собираешься в путь?

– Не знаю. Сегодня утром я проехался по всему поместью, чтобы попытаться что-то решить.

– И?

– Я хочу уехать. В самом деле хочу. Не знаю, вернет ли это Гранта или сделает его окончательно подчинившимся. Наверное, единственная причина, почему я до сих пор не уехал, в том, что он точно так же разодран на куски. Криклейд значит для него так бесконечно много. Он в ужасе от мысли, что имение останется без управителя на целую зиму. Но дочери значат для него больше. Не думаю, что это оставляет мне особенно большой выбор.

– Перестань искать поддержку. Выбор у тебя всегда был. Ты должен только спросить себя, хватит ли тебе сил, чтобы принять решение и придерживаться его.

– Тут я сомневаюсь.

– Гм-м… – она села на старинный стул в ногах своей постели, глядя на подавленную фигуру, сидящую перед ней. Границы больше нет, решила она, они сливаются. Не так быстро, как произошло с Вероникой и Олив, но это происходит. Еще несколько недель, самое большое – месяца два, и они станут одним человеком.

– Ты подумал о том, что тебе точно так же захочется найти девочек? Вот тут начинается твоя проблема.

Он бросил на нее резкий взгляд:

– Ты что хочешь сказать?

– Да вся эта благопристойность Гранта, которая идет от слабости и разъедает его изнутри. Ты ее еще не растерял, ты все-таки чувствуешь себя виноватым перед Луизой и перед тем, что ты пытался с ней сделать. Тебе бы хотелось знать, что с ней все в порядке.

– Возможно. Не знаю. Я больше не могу думать напрямую. Каждый раз, когда я начинаю говорить, мне приходится изо всех сил прислушиваться к словам, чтобы разобраться, где я, а где он. Разница все-таки есть. И только.

– Меня искушает желание быть фаталисткой. Если Норфолк не спасется на несколько десятилетий, ты в любом случае здесь умрешь, так почему бы тебе не отправиться и не прожить эти годы в покое?

– Потому что я хочу их прожить, – прошептал он яростно. – Собою.

– Это большая жадность для человека, который будет жить в украденном теле.

– Ты нас всегда ненавидела, правда?

– Я ненавижу то, что ты сделал, а не то, чем ты являешься. Лука Комар и я могли бы отлично поладить, если бы когда-нибудь встретились, не думаешь ли ты?

– Да, верно.

– Ты не можешь победить, Лука. Пока ты жив, он всегда будет с тобой.

– Я не сдамся.

– Убил бы на самом деле Лука Комар Спэнтона? Грант бы убил, не колеблясь.

– Ты не понимаешь. Спэнтон был дикарем, он собирался разрушить все, чем мы являемся, все, с чем мы работали и чего достигли здесь. Я видел это у него в сердце. С подобными людьми нечего действовать разумно. Их не научишь.

– Почему тебе хочется чего-то достигнуть? Возможно жить здесь и не землей. Мы это можем, мы, роми. Даже Грант смог бы показать тебе, как это делается. Какими растениями питаться. Где прячутся овцы и коровы зимой. Можно стать охотником и ни от кого не зависеть.

– Люди значительней этого. Мы – общественные особи. Мы объединяемся в племена или кланы, мы занимаемся ремеслами. Это же фундамент цивилизации.