В данной книге я не могу позволить себе подробное обсуждение трагических перипетий этого «долгоиграющего» межкланового конфликта, порожденного, конечно, авторитарными интересами самого И.Сталина, но ставшего одной из мин, подложенных под здание СССР.

Было бы большим упрощением называть этот конфликт конфликтом «внутренней русской партии» и «внутренней кавказской партии», как это делают некоторые аналитики. Достойное изучение конфигурации этого конфликта, да и истории советской элиты вообще, — невыполненный долг исторической науки. И я надеюсь когда-нибудь внести свою скромную лепту в выполнение подобного долга, избегая любой предвзятости и никоим образом не становясь здесь на чью-то сторону. Еще раз подчеркиваю, что маркировка данного конфликта этническими определителями является большим упрощением. И все-таки мне придется пользоваться этим упрощением для того, чтобы внести ясность в свою эскизную зарисовку, которую я не хочу называть моделью, но которую я обязан предъявить.

Построение этой зарисовки я осуществляю на основе теории ролевых матриц. Согласно этой теории, некоторые роли передаются от одного конкретного персонажа к другому, иногда помимо воли данных персонажей. Роль (или, как ее называют, ролевая маска) оказывается важнее персонажа с его — иногда вполне конкретными и далеко не элитными — заботами и пристрастиями.

Условная «русская партия» при Ельцине (в который раз подчеркиваю, условная) всегда отождествлялась с Коржаковым, Егоровым и другими персонажами, существенно опирающимися на так называемый «южно-русский» элитный фокус. Замыкать «партию» в пределах южной России абсолютно недопустимо. Но столь же недопустимо игнорировать ее существенную обусловленность данным фактором.

По наследству этот ролевой фактор оказался передан анализируемой нами группе с разной степенью привязанности к южной России. В принципе здесь важна не южнорусская привязка сама по себе, а эта чуть ли не мистическая эстафета, при которой ролевые маски начинают прилипать к лицам помимо воли их носителей.

Ролевая маска А.Коржакова прилипла к лицу И.Сечина совершенно помимо воли последнего. И при огромном расхождении между личными характеристиками двух рассматриваемых нами ярких представителей постсоветской элиты. Сечин — гуманитарий с определенной профессиональной спецификой и богатым административным опытом. Коржаков — человек с другим опытом и другой профессиональной (в том числе и узкопрофессиональной) спецификой. Но маскам наплевать на индивидуумы. Они прилипают к индивидуумам помимо их воли. Огромная энергия элитных конфликтов притягивается к определенным персонажам. Мечущиеся элиты ищут выразителей своих, иногда плохо оформленных, сырых и размытых пристрастий и интересов.

Раз за разом возникает эта самая «внутренняя русская элитная партия» постсоветского розлива, наследующая определенные черты советских внутренних партий. Люди уходят со сцены. Иногда (яркий пример — уже рассмотренный нами Н.Егоров) умирают в самый острый момент. Роли остаются.

Если сплетение ролевых нитей способно создать очень зыбкий и неоднозначный сюжет, то речь идет о чем-то сходном, но гораздо более сложном и тонком, нежели описанная мною эскизная зарисовка.

НО ЧТО-ТО В ЭТОМ ЕСТЬ. И ИМЕННО ЭТО «ЧТО-ТО» ДИКТУЕТ МНЕ БЛУЖДАНИЕ В НЕОДНОЗНАЧНЫХ СЮЖЕТАХ ТАК НАЗЫВАЕМОЙ ЭЛИТНОЙ БОРЬБЫ. ИБО В ЭТИХ БЛУЖДАНИЯХ МОЖНО КАК-ТО СОПРИКОСНУТЬСЯ С ТАЙНОЙ ТРАГИЧЕСКОГО РАСПАДА НАШЕГО ВЕЛИКОГО ГОСУДАРСТВА. А ТАКЖЕ КАК-ТО ПОВЛИЯТЬ НА ТО, ЧТОБЫ В ОЧЕРЕДНОЙ РАЗ НЕ ПРОИЗОШЕЛ ПОДОБНЫЙ ЖЕ И УЖЕ НЕОБРАТИМЫЙ РАСПАД ТОГО, ЧТО ИМЕНУЕТСЯ — РОССИЙСКАЯ ФЕДЕРАЦИЯ.

Ради чего еще обсуждать сюжеты с мебелью и даже неизмеримо более серьезными вещами?

Жизнь исключает прямые повторы. Но вместо того, чтобы надрывно кричать о чьей-то там криминальности, давайте вдумаемся во все это. И постараемся, набрав необходимый (абсолютно некомпрометационный) потенциал знания, прежде всего понять этот мир. Мир закрытых структур и непрозрачных конфликтов. Понять — это программа-минимум. А может быть, поняв, можно как-то хоть на что-то воздействовать?

В любом случае, наберемся терпения и постараемся проследить интересующий нас «долгоживущий» конфликт. Ведь он никак не исчерпывается самой отставкой Устинова. Не так ли?

В момент отставки В.Устинова вся наша «верхушечная субстанция», управляемая страхом и лизоблюдством, готова была растоптать нового неудачника. И сладострастно ожидала развития процесса по схеме под названием «эскалация».

В рамках этой схемы должен был пострадать не только Устинов, должны были быть сняты и другие фигуранты. Причем по известной (уже сказал, что «эскалационной») схеме, при которой не только расширяется круг «пострадавших», но соответствующие репрессии затрагивают лиц все более высокого «властного статуса». То есть эскалационная схема должна была вовлечь в процесс всех тех, кого мы уже обсудили выше. Включая, разумеется, родственника Владимира Васильевича — Игоря Ивановича Сечина.

Поскольку этого не произошло, то сознание, способное осваивать происходящее если не с помощью понятийного аппарата, то с помощью того, что называется «идеализациями», должно выдвинуть объяснение.

Эскалация — одна из таких идеализации, то есть обобщающих схем. Поскольку эта схема не реализовалась, а какая-то схема должна быть реализована, то нужно искать другую схему, не так ли? Однако мое утверждение носит аксиоматический характер только для такого сознания, в котором она — определенная аксиоматика — имеется.

Согласно такой аксиоматике, частное есть проявление общего. И любое частное требует попытки выйти на что-то общее и с помощью этого выхода объяснить другие частности.

Итак, есть некая частная ситуация, которую мы хотим осмыслить (например, отставка Устинова).

Что значит осмыслить? Это значит найти путь между частным и общим (осуществить схематизацию, классификацию или даже построить модель).

Выйдя на общее, можно с помощью этого выхода осмыслить ряд других частных ситуаций.

Осмыслив же эти новые частные ситуации, можно иначе понять основную частную ситуацию, с которой мы начали. И, в свою очередь, распространить это понимание на какой-то класс сходных частных ситуаций.

Это только кажется, что подобный тип работы с ситуациями является общепринятым, обязательным. Он обязателен только для определенного мышления, в котором есть понятие «общее». А также связь между общим и частным. Этот тип мышления должен быть способен к какой-то абстракции. И он должен считать такую абстракцию не только допустимой, но и желательной.

Мы можем назвать такой тип мышления научным. И считать, что в последние столетия (а кто-то скажет — тысячелетия), как минимум, Запад (а кто-то скажет, что и весь мир) шел в сторону победы такого типа мышления. Называя этот тип мышления по-разному. Рациональным… Теоретическим… Абстрактным… Понятийным…

Наряду с этим типом мышления, всегда существовали другие. Например, магический, мифический. Есть специалисты, которые выделяют и более ранние типы мышления.