Люси вынуждена была с этим согласиться:

– Пока нет. Но что будет после вашего отъезда? А если… – Она поспешно прикусила губу.

– Не притворяйтесь старой девой, мисс Люси! Если мы с Бесс станем любовниками? Если я ее соблазню? Вы и вправду считаете, что ей лучше пребывать до конца дней своих девственницей и сойти в могилу, ни разу не испробовав вкуса пьянящей влаги?

Люси не нашлась с ответом.

– Так надо ли вам ее предостерегать? – нараспев протянул Гарри.

Люси в замешательстве молчала. Мысли у нее в голове путались, но одно она знала точно: не было минуты, когда она решилась бы оттолкнуть от себя Пинкни; ни о чем она так горько не сожалела, как о невозвратно потерянном времени, растраченном впустую на напрасное ожидание. Случись несчастье с Гарри, Элизабет испытывала бы те же самые сожаления. Но ведь Гарри уйдет от нее сам; по собственной воле. Это куда печальней… А может, и нет? Любовь взимает такую страшную плату.

– Вы настоящая душечка, мисс Люси! – С этими словами Гарри покрыл поцелуями ладонь собеседницы и отправился чинить сломанную раму.

Когда Элизабет с Трэддом вернулись из города, Люси лежала у себя в комнате с приступом мигрени. Она не вышла и к ужину. Что именно сказать Элизабет, она так и не решила. Ее томило предчувствие, что любые ее слова или действия окажутся совершенно бесполезными.

– В городе очень жарко? – поинтересовался Гарри. Они с Элизабет сидели вдвоем на веранде, в темноте.

Говорил он негромко, стараясь не потревожить Трэдда, который уже лег.

– Ужасно жарко. Не верится, что уже сентябрь. – Элизабет вздохнула. – Даже здесь дышать нечем.

– Давай искупаемся. Это тебя освежит.

– Сил моих нет… Добраться бы только до гамака, там попрохладней.

– Как хочешь. Могу принести тебе подушку. Если не пойдешь со мной на берег. Я собираюсь поплавать, а потом улечься спать прямо в купальном костюме. Это меня взбодрит.

– О Гарри, это ты здорово придумал! А можно мне тоже?

– Ну конечно! Я весь день без тебя скучал.

– И я скучала… Пошли переоденемся.

Океан был теплым, как парное молоко. Лишь иногда струйки холодных течений обдавали мгновенной прохладой грудь или лодыжки. Элизабет тихонько покачивалась на воде у волнолома, глядя на теплые, совсем близкие звезды. Рядом Послышался плеск, и голова ее очутилась на руках у Гарри.

– Я умею плавать, – обиженно произнесла она.

– Я хочу пустить твои булавки на корм рыбам, – отозвался Гарри. – Твои волосы должны свободно струиться вокруг тебя. Тогда ты будешь походить на русалку.

Он выдернул из ее туго уложенной прически все шпильки, и обжигающая прохлада разлилась по коже ее головы; ощущение было новым, совершенно непривычным. Вода ласкала и обнимала Элизабет, она словно растворилась в потоке, сделалась морским существом. Рассмеявшись, Элизабет нырнула и описала под водой круг; тяжелые намокшие распущенные пряди тянули ее в глубину. Вынырнув и отфыркиваясь, она огляделась по сторонам в поисках Гарри – с черными волосами, плотно облепившими голову, он походил на гладкого, блестящего в темноте тюленя.

– Я терпеть не могла окунаться с головой, – сказала Элизабет. – Что это на меня нашло?

– Русалки только так и поступают. Тебе понравилось?

– Еще бы! Я плескалась, словно рыба.

– Фи, какая проза! Не нравится быть русалкой – стань дельфином. Оставаться рыбой я тебе не позволю.

Элизабет покачала головой из стороны в сторону, любуясь своими волосами. В неясном мерцании они выглядели таинственно и загадочно, отливая не медью, а бронзой. Неужели они принадлежат ей? Да и сама она – кто такая? Неужели прежняя Элизабет? Она нырнула еще раз и дотронулась до песчаного дна. Пальцы ее нащупали что-то скользкое и твердое. Появившись на поверхности в фонтане сверкающих брызг, она окликнула Гарри:

– Посмотри – я нашла сокровище!

Гарри подплыл поближе:

– Это великолепное сокровище, моя милая Бесс. Должно быть, это драгоценный камень из твоей короны.

Он обвязал гальку двумя прядями ее волос. Потом обнял ладонями лицо – взгляды их встретились.

– Бесс, дорогая моя, ты невероятно красива. Я люблю тебя. Я люблю тебя вот такой – свободной, раскованной, немножко не в себе от лунного света.

– Мне тоже нравится быть такой. Мне и вправду хочется стать дельфином. Или русалкой…

Гарри разомкнул объятия и отплыл в сторону:

– Сними с себя одежду, Бесс! Она только мешает ощущать прохладу всеми порами.

– Гарри!

– Я буду держаться поодаль. Я тоже сейчас разденусь. Мы, наверное, в последний раз купаемся ночью вместе. Надо, чтобы это запомнилось… вот, смотри! – Он вскинул над трепещущей зыбью обнаженные руки.

– Гарри, ты повергаешь меня в шок!

– Ничуть. По-моему, ты знаешь меня куда лучше. Не смущайся, Бесс. Ты напоминаешь мне ту глупую девочку, которая не желала ходить по песку босиком. Будешь выжидать год, чтобы последовать моему примеру? Тогда не стать тебе дельфином, разве что камбалой…

– Отплыви еще дальше!

Гарри повиновался. Элизабет завернула край своей купальной блузы. От шелковистого прикосновения воды к ребрам у нее захватило дух. Обнаженное тело чутко отозвалось на волнующее колебание морской стихии. Ощущение собственной плоти было для Элизабет настоящим открытием. Она сорвала с себя блузу. Легкая волна набежала на голые груди, и это доставило ей непередаваемое удовольствие.

Голос Гарри донесся откуда-то издалека:

– Ну как, королева-русалка, я был прав?

– О да, да, это просто чудесно!

Теперь она пыталась стащить с себя непослушные, прилипающие к ногам панталоны.

– Что ты там бултыхаешься, уж не тонешь ли? Смотри, разбудишь самого Нептуна.

– Это злосчастные панталоны тянут меня на дно, они такие тяжелые.

– Я тебе помогу.

Гарри с шумом исчез под водой. Предостерегающие крики Элизабет не возымели действия. Вокруг нее вскипели на поверхности серебристые пузырьки, панталоны соскользнули с ног, и океан омыл все ее существо, от макушки до пят. Переполненная восторгом, Элизабет высоко вскинула голову. Русалки, наверное, чувствуют себя именно так, подумалось ей.

Гарри вынырнул наружу.

– Ты же обещал держаться поодаль!

Элизабет не видела его в темноте, но знала, что он где-то здесь, совсем рядом.

– Обещал, но… – Руки Гарри привычно легли на ее плечи, нежно и успокаивающе. – Ничего страшного ведь нет, правда?

– Страшного нет, однако лучше не надо.