— Зачем?

Он опять глянул на Ельку.

— Тут… целой стране грозит глобальное бедствие.

— Изложи.

— По телефону излагать долго. Давай встретимся… Что?.. Хорошо, давай сейчас! Где скажете, мадемуазель Корн!.. Ладно! Жди… — И повесил трубку.

Елька смотрел тревожно и нетерпеливо.

— Ты с той говорил, которая снимала?

— Да. Она спросила, можно ли напечатать этот снимок в газете.

— И ты разрешил?!

— Елька, а чего тут такого?.. Можно было и отказаться, но тогда отказалась бы и она. А нам нужен помощник.

— Какой помощник?

— Чтобы спасать Нукаригву.

Они встретились в сквере у фонтана перед Белым домом, и Митя изложил суть дела. (Елька стеснительно помалкивал).

— Понимаешь, Жаннет, это такое панно во всю стену. Кому-то покажется, что чепуха, просто картинки из журналов, но человек-то, вот он, душу в это дело вложил. Для него это целая страна… Думаешь, легко, когда твою страну — в мусор?

Жаннет слушала, надув губы. И Митя ждал, что скажет: «Мне бы ваши заботы» (он тогда еще почти не знал Жаннет). Она качнула цыганскими серьгами:

— Идем.

В комнате у Ельки она встала в трех шагах от стены. Медленно вертела головой минуты три. Потом проговорила тоном ценителя:

— Какое чувство композиции у ребенка….

Елька на «ребенка» не обиделся. Робко спросил:

— А переснять-то можно?

— Переснять-то можно. По частям. Только трудно будет потом состыковать.

— Я сделаю! Я умею!

— А самое трудное: где взять столько фотобумаги? Здесь нужны листы пятьдесят на шестьдесят, с полсотни штук. А если с запасом, то еще больше. Это уйма денег…

— Жаннет, главное — переснять! Пусть сохранится хоть в негативах! Время-то есть: пока ремонт, пока то да сё! Верно, Елька? Глядишь, и придумаем что-нибудь с бумагой…

— Ладно, пошли ко мне, — решила Жаннет. — Возьмем аппарат и осветители… А стремянка здесь есть?

— Есть у соседей! — подпрыгнул Елька. От него исходило счастливое излучение.

Но по дороге к Жаннет он опять притих на минуту. Пошел рядом с Митей на цыпочках, сказал ему в ухо:

— Мить, а мне приснилось один раз… будто я там, в Нукаригве, иду по дороге вместе с ним…

— С кем? — так же тихо отозвался Митя. — С Андрейкой?

— Нет, это еще до Андрейки, в госпитале. С Домовым…

Нукаригву еле успели переснять. Жаннет закончила это дело воскресным вечером, а в понедельник утром явились штукатуры. Мама Таня охала и всплескивала руками. В самом деле, столько лет никто палец о палец не стукнул для ремонта, а теперь — нате вам! То ли городское начальство надавило на жилищный трест, то ли тресту этому по каким-то причинам приспичило срочно израсходовать «ремонтные» деньги…

Елька не стал смотреть, как рвут на части его страну. Убежал к Мите. И там сказал со скрученным в пружину страхом:

— А если не получатся пленки? Тогда — всё?

Митя позвонил Жаннет: не проявила ли негативы? Жаннет сказала, что она не такая ненормальная, как некоторые. Утром она любит выспаться, потом хорошо позавтракать, а уж после этого браться за работу. А если кому-то не терпится, пусть приходят, будут помогать возиться с растворами.

Митя с Елькой поспешили к стр-рогой Jannet Corn. Она жила на улице Крылова, в старой пятиэтажке недалеко от лицея.

Все негативы получились как надо. Они висели в комнате Жаннет (где был «творческий беспорядок»), прицепленные к натянутой у потолка леске. Три блестящие темные ленты. Елька стоял на табурете и то приседал, то вставал на цыпочки, стараясь разглядеть кадры. Почти елозил по пленкам своим вздернутым носом.

— Не бойся, Ёлочка, все будет на европейском уровне, — успокоила Жаннет с уверенностью мастера. — Фирма гарантирует.

Она иногда любила похвастаться.

Но вообще-то она была не такая, как на первый взгляд. Снаружи яркая, кокетливая, насмешливая, а внутри — характер доброй, хотя и ворчливой тетушки. И Елька это учуял сразу. Не обижался, когда поддразнивала: «Ёлка-ель, Ёлочка-сосёночка…»

Он прыгнул с табурета, вытер о штурвалы и корабли ладони, все еще мокрые от растворов. Опять задрал к пленкам нос-двухстволку. Радость от первой удачи поулеглась, и вспомнились предстоящие заботы.

— Теперь надо бумагу добывать, да?

— Да, — кивнула Жаннет. — Химикатов у меня навалом, а с бумагой напряг…

Но в жизни бывают не только сложности. Порой случаются удачи — подарки судьбы в самый нужный момент.

В тот же вечер Митя увидел на столе у отца несколько больших фотографий с какими-то сетками-решетками на них.

— Папа, это что?

— Кристаллические структуры металлов. Иллюстрации к статье… Твоей гуманитарной натуре едва ли это интересно.

— Интересно… Вы такие фотографии у себя в институте делаете?

— Ну, не в ателье же заказываем! У нас специальные камеры, в том числе и для съемки через микроскоп. Между прочим, уникальное оборудование…

— Значит, у вас и фотобумага есть?

— Конечно… Стоп, а в чем дело? В ваших словах, милостивый государь, я улавливаю некий необычный интерес.

— Ага… Папа, а не бывает там у вас лишней фотобумаги?

— Дитя мое! Ты, кажется толкаешь меня на нехорошее дело…

— Ну я же о ненужной же бумаге говорю! Когда она для научных снимков уже не годится, и ее списывают. А для любительских целей она еще вполне…

— В твоих словах заметен определенный житейский прагматизм. Не ожидал…. А что у тебя за «любительская цель»?

— Это у Ельки…

И Митя рассказал про Нукаригву. А чего было скрывать? Елька и сам не делал секрета из своей страны. Конечно, Митя не стал вдаваться в детали. Про Домового, про больницу и Елькино прощание с жизнью — ни слова. Но суть «любительской цели» изложил.

Папа сказал, что спросит у заведующего лабораторией. Сейчас конец квартала, в отделах проводят чистку имущества, старое вытряхивают, так что может быть…

И следующим вечером он вернулся с рулоном, упакованным в черную бумагу!

Митя тихо завыл от восторга.

— Здесь не на стену, а на всю комнату хватило бы!.. Папа, ты образец… этого… отцовской любви и понимания.

— Да? А кто недавно собирался писать про меня кляузную статью в наш бюллетень?