На этом я закончу своё повествование. Глубоко разделяю с Вами такую тяжёлую утрату, но помочь бессилен: война есть война. Пожелаю Вам всего наилучшего в Вашей жизни и, главное, в здоровье.

С боевым приветом, Владимир.

P.S. При сём прилагаю 5 фотокарточек, найденных при нём.

Хабаровск, октябрь 2018 г.

На часах половина пятого, сразу не поймёшь – утра или вечера. Проклятая разница во времени, окаянный джетлаг (на слух не американское, а какое-то казахское слово). Княжна спит, как всегда, беззвучно: в первые годы мне всегда хотелось проверить, живая она или нет, но потом я привыкла. Будить жаль, но дел уж слишком много. Я планировала сегодня же отправиться в Дом геологов, а за окном уже темнеет. Наш добрый самаритянин высадил нас у нужного дома. По дороге мы узнали, что Ким Ю Чен – красный командир корейского происхождения, погибший в 1929 году, когда белокитайцы захватили КВЖД. Мы уважительно молчали. Распрощались с облегчением. Хозяйка апартаментов уже поджидала нас: передала ключи, завёрнутые почему-то в бумажку. Из-под пальто виднелся домашний халатик, обувь на босу ногу. Видимо, живёт неподалёку.

В апартаментах чисто, всё обещанное – на местах, из неожиданного – бутылка питьевой воды и книжка по истории Хабаровска. Ира сразу же повалилась в кровать: дорога её вымотала, а вынужденная «завязь» – измучила. Я полистала краеведческую книжку, но и меня прибрал сон, мягко и быстро.

Уже не стараясь быть тихой (пора вставать, мы не спать приехали!), пошла в кухню, где, естественно, шаром покати. Но у меня по привычке (я даже после смерти не перестану экономить и явлюсь на тот свет с полными карманами бесплатного сахара!) имеется сухой паёк – обед из самолёта. Ира к своему даже не прикоснулась, а я рачительно забрала всё, что можно было унести, включая йогурт, хлеб и сыр. В сумке лежат взятые в последний момент пакетики с растворимым кофе, ещё из прошлогодней Швейцарии. Вот и завтрак, точнее – обед, если не ужин. Полный пансион!

Княжна не отреагировала ни на шум, ни на запах кофе. Я уже подумывала, не оставить ли записку и уйти, когда Ира пошевелилась и спросила, зевнув:

– Сколько времени?

– Больше, чем хотелось бы.

– Я сейчас, быстро, – сказала Княжна и перевернулась на другой бок. Точно как Андрюша в детстве! Но раз уж обещание было дано, я решила дождаться «восстания из мёртвых» и снова взялась за краеведческую книжку. Встала Ира с очень недовольным видом. Покурила на балконе, проигнорировав мой «завтрак-ужин», потом всё-таки выпила кофе и надела чистую кофту, которую я предусмотрительно повесила на плечики.

– К Амуру? – спросила Княжна.

Мне тоже хотелось пойти прямиком туда, но начинать нам следовало с дома № 25 по улице Льва Толстого – знаменитого Дома геологов, где жила (и умерла, как я думаю) Ксения Лёвшина. Мы зашагали вверх по Ким Ю Чена. У винных магазинов я ускоряла шаг, стараясь, чтобы Княжна этого не заметила. Дом геологов стоял на пересечении Ким Ю Чена и Льва Толстого, перекрестке корейской и русской культуры – всё, как обещали моя фантазия и Гугл-карты. Четырёхэтажный, с пилястрами на фасаде, дом выкрашен в охряной цвет и оторочен белым. К сожалению, ремонта эта красота давно не знала, фасад загажен вездесущими граффити. Навстречу кинулась с горячим приветствием чужая собака на поводке. Собака ли? Лысая – только на голове немного шерсти чубчиком, большие уши, а кожа пятнистая, как после ожогов.

– Ксолоитцкуинтли, – с гордостью сказала хозяйка собаки и пояснила: – Это не имя, а порода. Мексиканская голая собака, названа в честь ацтекского бога Шолотля. Одна из древнейших пород мира! Они сопровождали умерших в загробное царство. Пауль! Отстань уже от девушек.

– Да, Пауль, нам ещё рано в загробное царство, – неуклюже пошутила я. – А вы живёте в Доме геологов?

– Всю свою жизнь, – улыбнулась хозяйка Пауля. – И мама здесь всегда жила, и дедушка с бабушкой…

Хозяйка Пауля была нашей ровесницей, звали её Эллой. Я тоже представилась и сказала, что мы прилетели в Хабаровск на несколько дней, чтобы найти хоть какие-то следы Ксении Михайловны Лёвшиной, о которой я пишу книгу (враньё, в которое я и сама начала верить). Элла удивилась:

– Ещё одну книгу? В прошлом году к нам приезжала внучка Ксении Михайловны, со всеми разговаривала, расспрашивала… Тётя Зина тогда ездила с ней на кладбище.

– Тётя Зина?

Меня так потрясло это имя, что я даже не сразу отразила: книжку о Ксении Михайловне пишет её настоящая внучка, та, у кого есть на это право! Зина упоминалась в письмах Андрея с фронта и в поздних дневниках Ксении: сирота из Ленинграда, которую Катя взяла к себе в Хабаровск. Одна из героинь дневниковой истории, оказывается, жива! С ней можно поговорить. Задать вопросы. Увидеть могилу Ксенички. И поставить наконец точку в моей будто бы книге.

– Тётя Зина – подруга детства моей мамы. Она выросла вместе с Ксенией Михайловной. Ой, до меня только сейчас дошло, вас в честь Ксении Михайловны назвали? Вы тоже родственница? А почему с Анной не знакомы? Хотя у вас там такая Санта-Барбара, что не сразу разберёшь, кто кем кому приходится.

Тараканова выразительно кашляла на заднем плане, Пауль же, на моё счастье, решил свести близкое знакомство с представительницей менее древней собачьей породы, поэтому мой ответ Элла выслушать не успела: оттаскивая собаку, продиктовала номер телефона.

– Приходите завтра вечером – мама сегодня на даче, но завтра вернётся, и тётю Зину мы тоже пригласим. Она живёт недалеко, на Петра Комарова. – Взмах рукой в направлении, откуда мы явились каких-то полчаса назад.

Мы, не сговариваясь, закурили во дворе соседнего, не отметившегося в истории дома. Я чувствовала благодарность к Ире за то, что она не спрашивает, зачем мне всё это и правда ли я хочу написать книгу. Можно было хотя бы ей не лгать. Я купила в ларьке кофе навынос и пару слоёных булок, мы сели на лавку под фонарём. Мимо нас прошагала группа китайцев, на фонарном столбе висели приклеенные объявления с иероглифами. Китайцы шли, наверное, от Амура, а мы направлялись к нему. Близость воды ощущалась в воздухе. Солнце готовилось к прощальному нырку. Наконец мы спустились по лестнице к набережной, и Амур открыл перед нами свою сверкающую книгу…

Последний на сегодня прогулочный теплоход, маршрут «До моста и обратно». Добро пожаловать на борт, будем вместе любоваться закатным Амуром!

– Где ж я видела этот мост и того мужика с башней, – бурчала Ира, усаживаясь у иллюминатора.

– Так это пятитысячная купюра! – смеялась я. Достала из кошелька нашу единственную «красненькую», и Княжна, чуть не высунув от усердия язык, сверяла изображение с реальностью. Я почему-то вспомнила, как мы с братом сто лет назад подкладывали монеты под белую бумагу и штриховали её простым карандашом: получившийся рисунок завораживал точностью и красотой.

Экскурсовод гнусаво советовал: «Непременно дойдите до памятника Муравьёву-Амурскому – бронзовый граф с интересом смотрит на протоку Казакевича и близкий Китай, а рядом утёс и смотровая башня». Перед нами сидели китаянки, мать и дочка, они не слушали объяснений гида, мама сама что-то рассказывала девочке, показывая пальцем в иллюминатор. Наверное, «Гляди, Цин, всё это скоро станет нашим!» Или: «Вон Китай, там папа!» Во всяком случае, девочка одобрительно улыбалась. Теплоход добрался до моста как раз в тот момент, когда солнце рассыпалось по волнам золотой пылью. Его последний свет озарил рыбаков и рыбачек, выстроившихся в ряд под утёсом-пятитысячником с обратной стороны купюры, а потом Амур быстро ушёл во тьму до завтрашнего дня.