– Доктор Даная в курсе? – спросил юноша.

– Да, – ответил Эдмунд.

– Хм… – Герцер не знал, как лучше сформулировать вопрос. – Она не возражает?

– Спроси у нее самой, – ответил Эдмунд, – когда представится возможность.

– Да, сэр.

– А теперь идите, объявите приказ всем.

– Последний вопрос: я знаю, что он все равно встанет, – начал Магиббон. – А ранить его можно?

– Боюсь, что без этого нам его будет не схватить, – ответил Эдмунд. – Но тот, кто его убьет, будет держать ответ передо мной.

После ужина Герцер проверил часовых и направился к своим вещам. Неожиданно он заметил на меховой подстилке Баст и вспомнил, что подстилка принадлежит ей.

– Пришла забрать назад свои вещи? – улыбнулся он.

– Если только ты себя называешь вещью, дорогой мой. – В глазах эльфийки блеснул озорной огонек.

– Баст… по-моему, ты не вовремя.

Он сел на корточки рядом с ней.

– Ты должен знать, что это всегда вовремя, кроме, пожалуй, тех случаев, когда на тебя нападают с целью убить.

И она попыталась поцеловать его.

– На мне так много всяких дел, – увернулся он. – К тому же тут все всё увидят.

– Мы накроемся. – Она улыбнулась и набросила на него одеяло. – И вообще становится холодно. Иди согрей меня.

Герцер снял доспехи, забрался под одеяло и обнял ее. И тут только понял, что не он один спит вместе с женщиной. И милиционеры, и лучники спали по двое; он мог поклясться, что слышал какие-то странные звуки с той стороны, где обычно спала Динн, а Круза вообще не было поблизости.

– Надеюсь, что хоть часовые не забыли о своих обязанностях, – пробормотал он, сбрасывая последнюю одежду.

– Когда ты уснешь, я пойду проверю, – прошептала она и поцеловала его в губы.

– Спасибо, – поблагодарил он и погладил ее. – Наверное, я тебя люблю.

– И я тебя тоже, – прошептала она. – Но любовь это сложное чувство. Круза, например, ты тоже любишь.

– Что? – Он даже сел. – Он ведь мой товарищ, но…

– Ты слишком уж разборчив в полах, дорогой. – И она снова уложила его. – Смотри, а то заморозишь нас обоих! Когда ты сражаешься, ты защищаешь друзей, товарищей, ты хочешь, чтобы они остались живы, не только ты. Правда?

– Да, – ответил он, – но…

– И это тоже любовь, – улыбнулась она. – Доблесть и мужество часто являются проявлениями любви. Когда я увидела тебя в самый первый раз, то сразу поняла, что ты можешь, умеешь любить. И еще я подумала: «Какой громадный парень, интересно, в постели с ним будет так же интересно?»

Герцер усмехнулся и боднул ее в грудь.

– И… как?

– Замечательно, – ответила она. – Но самое главное – это любовь. Ты любишь Соединенные Свободные Штаты?

– Ну…

– Ладно, а Воронью Мельницу?

Он задумался. Группа незнакомцев, оставшихся в живых после вселенской катастрофы и собравшихся теперь вместе. Но…

– Да, – ответил он, и вдруг его осенило.

– Ты мог бы сбежать, – продолжала она. – Ведь завтра ты можешь погибнуть, но ты не бежишь. Ты остаешься. Ради своих товарищей, ради города, ради своей чести. Это и есть любовь.

– Если я убегу, наказание – смерть, – сказал Герцер.

– И тебя это волнует? – усмехнулась Баст. – Неужели?

– Нет, – ответил он.

– Именно ради любви солдаты веками шли на смерть. Иногда страх пересиливает, и тогда их нужно подгонять. Существуют призывники, которые идут в бой из-за страха или потому, что им больше нечего делать в жизни. Есть и такие, которые просто любят убивать; к последним относится Мак-Кейнок. Но из них получаются плохие солдаты. Самые лучшие это те, кто любит, кто идет в бой с открытыми глазами. Бывает так, что любят они не то, что стоит их любви. Вспомни о джихадах, погромах, холокосте. Ненависть смешивается с любовью. Но чтобы солдат вышел на поле боя, он должен что-то или кого-то любить. Может, это «что-то» намного выше их самих, но любовь должна быть обязательно. Самые великие воины были самыми лучшими любовниками. И в тебе я увидела именно такое величие.

– Спасибо, – прошептал Герцер.

– А теперь за дело, – улыбнулась она.

В предрассветной мгле Герцер как раз вылезал из-под одеяла, когда в лагерь ворвалась Баст. Судя по всему, она только что купалась в реке, волосы еще не успели высохнуть, а соски так напряглись, что были заметны даже под кожаной майкой.

– И ты жаловалась на холод, а теперь бегаешь полуголая? – ворчливо набросился на нее Герцер.

Он потирал больные места, у Баст хватка была, как настоящие тиски, и она иногда просто забывала ослабить ее.

– Я вообще спокойно переношу и жару, и холод, – улыбнулась она. – Но это не означает, будто они мне нравятся.

– Почему тогда не оденешься по-человечески? – удивленно спросил он.

– Знаешь, сколько врагов мне удалось победить только потому, что они слишком уж внимательно рассматривали мою грудь? – весело расхохоталась она.

– Завтрак почти готов, – бросил, проходя мимо, Круз. – Яичница с беконом! Свежий хлеб из города!

– Потрясающе.

Герцер начал облачаться в доспехи, проверил меч в ножнах. Шлемы они вешали на ночь на скрещенные копья, пока что можно обойтись и так.

Баст вместе с Герцером прошла к костру, взяла один лишь хлеб, а потом подошла к Эдмунду.

– Они там же, где остановились вчера вечером, в полутора километрах к югу, – сказала она. – Когда я уходила, они еще не проснулись.

– Отлично. – Эдмунд взял себе полную тарелку еды. – Спасибо за услугу.

– Кто же еще взялся бы за такое, – ответила она.

– На дороге стоит отряд кавалерии, – заметил Эдмунд.

– Знаю, я их видела, – усмехнулась Баст, потом откусила кусок хлеба и взглянула на звезды – небо было чистым. – Хорошая погода для битвы. С утра будет прохладно, но потом станет теплее.

– Ты останешься с лучниками? – спросил Тальбот.

– Да, я не люблю звон брони, – улыбнулась она. – Уж я-то постараюсь воткнуть в них побольше стрел. Терпеть не могу этих Метаморфов.

– Сомневаюсь, что они сделали это добровольно, – заметил Герцер.

– Конечно, но все равно я их не люблю, – уверенно проговорила она. – В повозках у них рабы. Их надо спасти, Эдмунд.

– Сначала надо победить, – заметил Эдмунд. – Их намного больше.