К июню жизнь в Москве окончательно наладилась. Вот-вот и свадьбу играть будем. Вот только проводим флот в Японию, и вперед.

Рабочий день Саввы Алексеевича Лобова, главного охранителя Стальграда, заканчивался буднично. То есть хреново, откровенно говоря, заканчивался. Сплошь труды и заботы. А Савва Алексеевич, между прочим, уже не мальчик, и нервишки шалят, и в боку что-то этакое иногда покалывает, и седина в волосах изрядные позиции заняла.

Вообще-то Лоб, как незатейливо промеж себя называли Савву Алексеевича и полицейские, и «фартовые», четыре года назад соглашаясь на предложение Рукавишникова возглавить Службу безопасности завода, самую чуточку рассчитывал, что основные треволнения в жизни останутся в прошлом. Ну какие страхи могут быть на службе, по большому счету никому не нужного, непутевого сынка богатея, вдруг решившего начать собственное дело? Прогореть не прогорит, продукцию Канавинского завода и до его реконструкции скупали до последнего железного прутка. В России, знаете ли, не так уж много источников соответствующей продукции, так что за неимением прынцессы приходилось довольствоваться горничной. Конкурентам Рукавишников особенно уж сильно досаждать не должен – ровно по той же самой вышеозначенной причине. Будет, конечно, разное мелкое воровство своих же работников (дело знакомое, и весьма свойственное, как ни прискорбно, и самим полицейским чинам) и разные умеренные неприятности с конкурентами. Ну и что? Это вам не с Карасем сойтись, заполучив предварительно по пуле в плечо и левую ногу, и уж безусловно никакого сравнения с тем поганым случаем, когда удалось-таки закрыть в общей сложности примерно полсотни торговцев «живым товаром», имевших крепкую поддержку в сферах и оттого позволивших себе в ходе следствия перебить треть полицейских Нижнего[230]. Мать же вашу, сколько тогда правильных ребят полегло, пока эту гниду, их высокого покровителя, в Питере не прижучили… Между прочим, именно из-за того случая местные власти и закрывают пока глаза на немаленькую частную армию Рукавишникова – последняя уже зарекомендовала себя серьезной силой, борющейся исключительно за правопорядок, в случае чего готовой дружить и сотрудничать.

Возможно, могли быть неприятности со стороны нашего дорогого старшенького братца Ивана Михайловича, причем как в случае конфликта с оным, так и в случае союза. С конфликтом понятно – взвыл купец, жалко ему, понимаете ли, части семейных денег, уведенных братцем Сашенькой, ату его, тунеядца! Да и с союзом как бы тяжелей не пришлось. В свое время Иван Михайлович потратил немало времени и сил, чтобы отбиться от некоторых потенциальных вкладчиков, отяжеленных самой препакостной репутацией. Что ж поделать, Нижний – пересечение самых разных торговых интересов. Случается, с одного берега на другой можно пройти как посуху, просто идучи себе с кораблика на кораблик. Не все, чем здесь торгуют и что везут в ту или другую сторону, имеет честь по чести выправленные таможенные разрешения. Кое-что и вовсе, с точки зрения законоуложений империи, способно утянуть своих владельцев на дно (и не только в переносном смысле). Как легко догадаться, образуется масса свободных «черных» денежек, каковые где-то нужно обелить. Стойкое нежелание чистюли Рукавишникова-старшего в подобном участвовать не всеми понимается правильно. Так что союз с банкиром означал бы возможные конфликты с теми самыми «не всеми».

Увы, жизнь, как однажды выразился шеф, разбивает все надежды и мечты. Сначала выяснилось, что новый работодатель, дражайший наш Александр Михайлович, задумал столь радикальные преобразования завода, что теперь уже даже и заводом наше дело не назовешь. Вполне себе город, и не самый маленький. Новый Нижний Новгород, хе-хе. А сие означает неимоверные хлопоты по организации своей «сети». Одно дело – за парой сотен человек приглядывать, другое – за двенадцатью тыщами (и это, между прочим, не предел, добавочные жилые корпуса уже запланированы). Во-вторых, шеф оказался личностью на редкость бесцеремонной и беспокойной. Мыслимо ли в торговле наступать на ноги стольким неслабым людям, причем в нескольких разных сферах деятельности и притом почти одновременно? К примеру, посудой и утварью до того в Нижнем и весьма отдаленных окрестностях торговал один оч-чень непростой господин, имевший с той торговли очень хорошую денежку. Только его одного следовало месяц-другой разрабатывать и мять, дабы избежать ненужных сложностей. Ну ладно, с ним-то вопрос порешали, благо иных работников того господина нам ранее доводилось видывать по ту сторону решетки, было о чем поговорить вежливо… Но ведь Александр, мать его, Михайлович ухитрился поссориться в кратчайшие сроки с десятком-другим таких вот господ – и ложки-тарелки еще мелочью были, по сравнению с тем же кровельным железом. Сколько вопросов возникло, сколько претензий сняли, да и пострелять пришлось… Правда, и вознаграждение соответствовало, грех жаловаться, оплата у Рукавишникова-младшего четко с заслугами коррелировала.

А тут еще и этот братец. Не зря у нас считают, что банкиры, игроки биржевые и разбойники-налетчики – этакие смежные и близкие профессии. Что задумал, стервец: натурально бандитским налетом на серьезнейших и влиятельнейших людей урвать такой кусочек, такой кусочек… это вам не паршивые сутенеры с элементами работорговли. За долю в Новороссийском обществе каменноугольном его владельцы при случае не то что полицию – половину Нижнего вырезали бы безо всяких для себя неприятных последствий. Хорошо еще Демьян до беседы Ивана Михайловича с господами Митрофановым, Еремеевым, Бестужевым и Юзом обсказал намерение этого долбаного Ваньки Каина нам, бравым. Появилась возможность все спланировать и ненавязчиво, через Демьяна, до Рукавишникова-старшего довести рабочий план операции. И ту ведь чуть не угробил, поганец финансовый, – ну с чего ему пришла мысль Демьяна-то выгнать на воздух? Можно подумать, нельзя было на английский перейти, коли уж была нужда таиться. Можно подумать, Иван Михайлович его знает много хуже русского, лопух недоделанный. Да еще и проблему мимоходом нарисовал – хрен сотрешь… ну да об этом после.

Кажется, началось…

…Хотя в Стальграде имелись и собственные, вполне приличные, кабаки, предлагавшие широчайший спектр возможных удовольствий (конечно, в рамках дозволенного) и приличных девочек, неоднократно проверенных неплохими докторами, у иных работников нашего славного городка появилась молодецкая привычка изредка буянить где-то за его пределами. Все до единого кабака в Нижнем, один черт, принадлежат господину Еремееву, который, скот этакий, очень хочет воздвигнуть братьям Рукавишниковым коллективный памятник – но непременно надгробный и, крайне желательно, уже вчера. Так что если в тех кабаках как следует выпить, повеселиться с девками, а напоследок слегка побить невезучих клиентов и что-нибудь этакое по доброте душевной сломать – то это вроде как в старые времена сходить казацкой ватагой в Крым и вернуться с добычей. Тем более что с некоторого времени господин Еремеев реагирует на подобные выпады необычно мягко.