начале шестого полуденного часа, после этого студенты еще три-четыре часа бегают по всяким кружкам и клубам, а потом идут ужинать. И в четвертом закатном часу коридоры обычно уже пустынны, особенно зимой. Все расходятся по общежитиям, свет притухает, а из всяких щелей и отнорков выползают домовые, духи-служители и немтыри, чтобы тихо и незаметно прибраться, навести порядок и чистоту в громадном университетском комплексе.

Но до комендантского часа время еще есть. Лахджа с Вероникой вышли из здания Риксага, немного погуляли по освещенной цветными огнями Клеверной площади, послушали музицирующих студентов Симфониара, которые все время где-то здесь выступают, и двинулись в Провокатонис, в ту его башню, в которой с некоторых пор властвует их муж и отец.

Когда Лахджа жила в общежитии для сотрудников КА, то пару раз бывала у ректора Униониса — мэтр Иволг приглашал их с Майно на чай. Войдя в приемную, демоница с любопытством посмотрела на его портрет… не Майно, конечно, настолько он еще не зазнался. Мэтра Иволга. Белоснежно-седой и ужасно лохматый, похожий на улыбающийся одуванчик, прежний ректор был изображен вместе со своим Гением — монстром, похожим на самого Иволга, только без волос, с чудовищными мышцами и дымным хвостом вместо ног.

Сам по себе Иволг, как слышала Лахджа, колдовать почти и не умел. Зато его Гений мог в одну ночь возвести дворец или разрушить город, и волшебнику стоило лишь пожелать, как все сразу исполнялось точь-в-точь. Гений всегда был при нем, ловил каждое слово.

Интересно, что с ним сталось после смерти хозяина?

— Развеялся, — сказал Майно, выходя из кабинета. — Фамиллиары и тульпы очень плохо переживают гибель волшебника. Многие после этого сразу же следуют за ним.

— Знаешь, ты мог бы об этом и предупредить, — сказала Лахджа.

— Тебе-то это точно не грозит. Ты все-таки высший демон. У тебя после моей смерти, может, только голова немного поболит.

Лахджа только хмыкнула, разглядывая другие портреты прежних ректоров. Мужчины и женщины, люди и нелюди… все важные, как персидские коты, и все до единого — с какими-нибудь зверушками или жуткими монстрами.

Один почему-то сидел на жирафе.

— А этот какого кира с жирафом? — стало любопытно Лахдже.

— О, это мэтр Скидульк, — встал рядом Майно. — Его фамиллиаром был жираф.

— Как может быть применим жираф? — не поняла Лахджа.

— Ну он высокий. Доставал для хозяина яблоки.

— И… все?

— Ну и помогал забираться в чужие окна.

— Пока не очень впечатляет.

— Воровать яблоки кудесно же! — воскликнула Вероника. — Ну… Астрид так говорит. Я не воровала. Даже в тот раз, с Подкидышем.

Ее глаза виновато забегали.

— У мэтра Скидулька был огромный сад, — объяснил папа, беря дочь на руки и поднимая повыше. — И яблоки с верхних ветвей никогда не оставались там висеть. Он многому научил нас всех.

— Это чему? — аж хрюкнула от смеха Лахджа. — Тут есть какой-то огромный метафорический смысл?

— Возможно, — произнес Майно таинственным тоном мудрого чародея.

— А как он стал ректором? — не унималась Лахджа.

— Не, он на самом деле очень великим волшебником был, — поморщился Майно. — Ну просто жираф — и что с того? У него и другие звери были. Гиппопотам, марабу, тукан, утконос… Он любил экзотику.

— А… как он применял утконоса?

— Не знаю, никогда не спрашивал. Мэтр Скидульк умер почти семьдесят лет назад, он был ректором, когда я учился в КА.

— А у меня тоже теперь фамиллиар есть! — похвасталась Вероника, когда ее поставили на пол.

— Правда?.. — заинтересовался папа. — Кто?.. Покажи!

Вероника с готовностью открыла рюкзачок, который очень удачно оказался под стулом, и оттуда с трудом выбралась ворона… дохлая ворона… восставшая из мертвых дохлая ворона.

— Кхр-ххр-р!.. — издала невнятный звук она.

— Фу, где ты такое подобрала?! — ужаснулась Лахджа.

— По дороге увидела, — объяснила Вероника. — Она приболела немножко, но я ее вылечила. Лети!

Ворона послушно замахала изодранными крыльями. Из клюва рвалось гулкое хрипение.

— Она опять трупы поднимает, — бесцветным голосом произнесла Лахджа.

— Вероника, это не фамиллиар, — присел перед дочерью на корточки Майно. — И слава Кому-То-Там.

— Почему? — растерялась Вероника.

— Понимаешь, фамиллиаров создают не так… а эта ворона даже не живая.

— Почему?! Смотри, она червячка ест!

Из клюва мертвой птицы действительно высовывался червяк. Даже слегка извивался.

— Вероника… она не ест… в ней просто черви… копошатся… — объяснил Майно, сдерживая тошноту.

— Выкинь немедленно! — прикрикнула Лахджа.

Но Вероника в этот раз заупрямилась, не желая расставаться с птицей.

— Пусть она мертвая, но она моя! — объявила она, прижимая к груди хрипящий трупик.

— Да зачем тебе?! — потянула на себя мама. — Ты же можешь живую птицу завести!

— Она потом все равно умрет! Какая разница?!

— Тетя Маврозия бы одобрила, — произнес Майно. — Но не я. Это дикая нежить, в ней полно вредоносных хомунциев. Ее разлагают черви. Неизвестно, от чего она умерла. Ты можешь заразиться трупной гнилью.

— А… я… я ее одомашню! — настаивала Вероника. — Помою и… приручу…

— Нет.

Знаешь, мэтр Йоханнес мог бы помочь… Я еще не работала с некрожизнью…

Нет. Хотя… нет.

Да ладно. Это же интересно. Я хочу немного науки! Немного экспериментов! Немного веселых кустарных поделок!

Ладно… она все равно дохлая. Но с Вероникой разбирайся сама.

Хорошо… мой защитник и кормилец.

Часы на стене пробили пятый закатный час. На огромном, заваленном бумагами столе встрепенулся Снежок, который исполнял обязанности секретаря. Широко зевнув, он объявил, что рабочий день закончен, и просеменил в кабинет, к своей поилке.

Лахджа тоже с любопытством заглянула. Ей было интересно, как тут ее муж устроился.

Большая часть мебели осталась от мэтра Иволга. Майно пока что заменил только кресло, поскольку его предшественник был редким коротышкой, установил насест для попугая, да поставил новый диван.

Ну как новый… старый. Вот куда делась эта колыбель клоповой цивилизации. Когда трехсотлетний диван исчез, Лахджа решила, что Майно наконец взялся за ум и оттащил его на помойку или подарил гоблинам… что, в общем-то, одно и то же. Даже не стала ничего спрашивать, просто быстренько заказала новый по «Волшебному Каталогу Дровянико, Ура!».

А он вот где, оказывается. Переместился в кабинет ректора вместе с вековой пылью и мудрыми древними клопами.

Ну и ладно. Надо же Майно где-то спать, когда он берет сверхурочные. Раз уж он все еще не перевел точку привязки с квартиры на улице Тюльпанов в свой кабинет и ленится просто летать… сколько тут, километров пять? Да на его фантомных крыльях это буквально три минуты!

Не пошли ему на пользу шесть с половиной лет домашней работы. Он так привык, что кабинет находится в двадцати метрах от спальни, что уже не в силах