Родзянко еще раз подтвердил существование самой серьезной угрозы Александровскому дворцу со стороны необычайно возбужденной вином и грабежами черни и добавил, что «когда дом горит, то детей выносят».

Почти одновременно с докладом Родзянки Императрица получила короткую телеграфную записку от Государя, в которой он сообщал, что приедет в Царское Село на другой день, 28 февраля, в 6 часов утра и что Им для приведения столицы в порядок назначен генерал Иванов. Это известие о скором приезде Царя придало Государыне на предстоявший Ей тяжелый день много внутренней силы. Она радостно сообщила эту неожиданную новость детям, и в ней заметно прибавилось бодрости, несмотря на утомление от предшествовавших четырех бессонных ночей, проведенных у постели больного сына, связанных с мучительным беспокойством за жизнь Алексея Николаевича и за последствия происходящих внутренних волнений для России.

Она не могла тогда предчувствовать, что эта записка от Государя будет последним словом от него впредь до его отречения.

Между тем в течение этого дня в самом Царском Селе началось волнение. Из Петрограда приезжала масса пьяных солдат, дезертировавших из разложившихся уже там войсковых запасных частей, и разносила по городу самые разноречивые сведения, подмывая местные пролетарские элементы на погром магазинов и лавок. Собиравшимися в разных частях города толпами черни было разграблено несколько винных складов и погребов, а когда к революционному угару прибавился и угар винный, толпы народа бросились избивать полицию и отдельно встречавшихся офицеров. В казармах местных запасных войск появились агитаторы, прибывшие из Петроградского совета рабочих депутатов, которые подстрекали солдат не слушаться офицеров и идти вместе с толпой громить Александровский дворец, они же сообщили, что из столицы с этой целью идет 8000 революционеров с пулеметами и броневыми автомобилями.

Бунт принимал обширные и чрезвычайно тревожные размеры. Части тех же запасных войск, вызванные в помощь полиции, или отказывались от активных действий, или даже примыкали к буянившей толпе. Многие, сохраняя оружие, просто разбегались из казарм и рассеивались по городу, прячась по разным притонам и дожидаясь, по-видимому, наступления темноты и прибытия революционных войск из столицы. Во второй половине дня пришедший во дворец из военного лазарета доктор Деревенько принес известие, что все железные дороги Петроградского района заняты революционерами и что не только Семье нет возможности выехать куда-либо из Царского Села, но едва ли сможет приехать даже Государь Император.

К сумеркам погода испортилась: набежали тучи, поднялся резкий ветер и крупными хлопьями повалил снег. Вместе с сумерками и приближением темноты в городе стали раздаваться одиночные ружейные выстрелы, постепенно все учащавшиеся; наконец, часам к 9 вечера ружейная и революционная трескотня стала почти несмолкаемой. Во дворце по телефону получились известия, что 1-й стрелковый запасный полк, убив своего командира полка, подстрекаемый неизвестными агентами, восстал и вышел с оружием и пулеметами на улицы; к нему примкнули запасные пешей артиллерии, толпы местных буйствовавших в течение дня рабочих, разного праздного и темного люда, и вся эта масса вместе с прибывавшими в течение всего дня из Петрограда пьяными и разнузданными грабителями, хулиганами и солдатам и двинулась по направлению к дворцу с целью разгромить его.

Государыня весь день не выходила из комнат больных детей, а придворные старались не беспокоить ее получавшимися различными сведениями-слухами в надежде, что многое преувеличивается и что местными властями будут приняты достаточные меры, чтобы оградить Царскую Семью от непосредственной опасности. Но известие о движении ко дворцу вооруженной толпы бунтовщиков, превышавшей в общем десяток тысяч человек, вызвало среди придворных страшную тревогу, и фрейлина баронесса Буксгевден направилась к Императрице, чтобы доложить ей о неминуемо надвигавшейся грозной опасности, угрожавшей всей Царской Семье.

Как раз в это время Государыня вышла в коридор, направляясь из комнаты наследника в комнату дочерей.

В этот же момент получилось известие, что передовыми партиями бунтовщиков убит часовой Императорской охраны всего в 500 шагах от ограды дворца.

Государыня, стоя в коридоре, выслушала краткий доклад баронессы Буксгевден и, не отвечая ни слова, быстро пройдя через залу, где собрались придворные, подошла к окну, из которого открывался вид на ограду дворца и на улицы, радиусами подходившими к ней из города.

Все эти улицы были запружены вдали темною массою шумевшего народа, озарявшегося временами какими-то факелами. Оттуда доносился сплошной рев не то какого-то пения, не то просто криков многотысячного пьяного люда. От этой толпы отделялись отдельные люди и партии, которые доходили уже почти до самого выхода улиц в дорогу-аллею, окружавшую ограду, причем из передовых рядов слышна была ругань и брань по адресу дворца и его обитателей. Издали доносились выстрелы, переходившие в частую стрельбу и сплошную трескотню, и ясно было по звуку, что стрельба довольно быстро приближается в темноте ко дворцу.

Как раз в этот момент на глазах Императрицы генерал Ресин во главе двух рот Сводного Его Величества полка, составлявших личную охрану Августейшей Семьи, спешно занимал для обороны ограду дворца. К нему торопились с одной стороны матросы части Гвардейского экипажа под начальством Мясоедова-Иванова, а с другой – небольшая горсть конвойцев Его Величества и люди запасной конной батареи под командой полковника Мальцева. Люди рассыпали густую цепь вдоль ограды, заряжая на ходу винтовки и распихивая по сумкам и карманам полученные только что патроны. По спокойствию и хладнокровию солдат, с которыми они готовились к бою, было видно, что настроение всей небольшой группы войск, собравшихся на защиту Царской Семьи, твердое, решительное и верное своему долгу до конца. Но, с другой стороны, было ясно, что горсть людей в 400–500 человек не сможет сдержать напора озверевшей многотысячной пьяной толпы силою оружия, тем более что толпа эта лезла со всех сторон, почти кругом облепляя дворец и примыкавший к нему сад.

Ужасное, кровавое столкновение, казалось, было неминуемо.

Стрельба и рев зверей-громил все усиливались… Толпа быстро приближалась…

В зале дворца царила гробовая тишина. Все замерли в тревожном напряжении ожидания предстоящего ужаса. Все сознавали, что сопротивление охраны будет отчаянным, геройским, но… лишь временным избавлением от того невероятного ужаса, который должен был произойти, когда толпа ворвется внутрь дворца.

Никто не знал, что делать, как спасти Семью от расправы озверевшей черни…

Императрица решительно повернулась от окна. Вид ее с высоко поднятой головой был поразительно величествен, и на лице, отражавшем все следы перенесенных за свою жизнь и за эти последние дни страданий, дышало исключительное по мощи мужество и ясность. Глаза, окинувшие медленным взором всех окружавших ее в зале, горели чудным выражением глубокой веры и поразительным, исходившим от них спокойствием…

На фоне клокотавшей за окном грозы бушевавшей черни все поняли, что стоят сейчас перед каким-то незаметным по величию подвига и долга событием, которое совершит в истории русского народа эта Императрица, мать и православная женщина…