Созванному регентством собору предстояло возвратиться к постановлениям VII Вселенского собора. Утвердив своим авторитетом и вновь придав каноническую важность определениям собора 787 г., отцы собора, созванного Феодорой, должны были и в своих действиях сообразоваться с практикой того же собора. Не имея актов собора, восстановившего православие, мы имеем то, что до некоторой степени заменяет их, — первую часть Синодика в неделю православия [507]. Этот замечательный памятник церковной литературы по своему существу есть ряд кратких положений, которые были результатом деятельности собора 843 г. Если отцы собора отправлялись в своих решениях от упомянутых соборных деяний, то очевидно, что в той части, которая касалась учения о святых иконах, утраченные деяния занимающего нас собора должны были совпадать с протоколами VII Вселенского собора. Из предыдущего можно выводить заключение, что Синодик может быть рассматриваем как документальное свидетельство о том, что происходило на соборе 843 г.

Принимая во внимание обычную практику делопроизводства на соборах, мы должны допустить, что последними его распоряжениями были те статьи сохранившегося Синодика, которые касаются вопроса об иконах. Как известно, эти статьи были торжественно прочитаны в церкви св. Софии в неделю православия, и по настоящее время с некоторыми сокращениями они читаются в кафедральных соборах раз в год, в первое воскресенье Великого поста. Кроме отлучения от Церкви иконоборцев и провозглашения похвал и вечной памяти подвижникам и ревнителям православия, здесь обращают на себя внимание статьи христологического содержания, в которых приводятся ветхозаветные пророчества и обетования о Христе и Богородице. Этим прежде всего определяется богословский и философский смысл иконоборческого вопроса, волновавшего Церковь и Византийское государство более ста лет. Затем из рассмотрения этой части Синодика вытекает, что иконоборческое движение само подвергалось с течением времени известному процессу развития в зависимости от внешних условий. Так, к борьбе из-за церковного обряда присоединились не только мотивы государственных реформ, но и этнографические и социальные особенности и притязания эллинизма и восточных народов, входивших в империю. Нет сомнения, что победой над иконоборчеством нанесен был удар и тем либеральным тенденциям, которые были выдвинуты в рассматриваемый период. Но было бы также односторонним заключение, что иконоборческая борьба дала только отрицательные результаты. В течение этого периода выдвинулись многие культурные и политические вопросы, вытекавшие как из поступательного движения византинизма, так и из громадного успеха, сделанного в это время германским миром на западе и мусульманским — на востоке и юго-западе империи. Уже самая элементарная справедливость требует признать, что если бы иконоборческий период не заключал в себе никаких прогрессирующих элементов, то византинизм не был бы в состоянии ни сохранить в себе жизненных сил для дальнейшей эволюции, ни уделить достаточно духовных сил славянам, которые именно в конце IX в. пробуждаются к исторической жизни.

Главная заслуга в устроении Церкви после отмены иконоборческой системы должна быть приписана патриарху Мефодию. Соединившись в тесный союз для ниспровержения патриарха Иоанна, православные, однако, не остались в согласии между собой. О церковных настроениях при Мефодии мы также очень скудно осведомлены тогдашней летописью, как и относительно соборных данных. Не подлежит, однако, сомнению тот факт, что часть духовенства стояла с патриархом, другая против него. Некоторый свет на эти отношения бросает снова жизнеописание св. Иоанникия, которым мы уже пользовались выше: «Когда Мефодий, получив священный трон, утишил волнения и успокоил дела, поднимается среди православных другая смута, и Церковь делится снова надвое и образует противоположные партии. Одна полагала, что нет никакого нарушения благочестия в том, чтобы рассматривать получивших священный сан от иконоборцев, как имеющих правильное рукоположение; другая же держалась того воззрения, что было бы вполне нечестиво и богопротивно и невозможно допускать их к священнослужению, как получивших дар из нечистых рук. В это время боголюбезный Иоанникий, то лично, то посредством писем, старался привлечь отторгшуюся часть стада и соединить ее с единым Богом и с единым добрым пастырем, а не наемником» [508]. Приведенные места дают понять, что Мефодию приходилось бороться с двоякого рода затруднениями, из коих одни касались церковной администрации, другие — вероучения. Что касается вопроса о духовных лицах, получивших рукоположение при иконоборцах, или хотя бы рукоположенных и православными епископами, но разделявших иконоборческие мнения, то Церковь имела уже на этот счет практику, которая действовала издавна и не могла вызывать особенно жаркой борьбы. Согласно этой практике, раскаявшиеся в заблуждении и принявшие постановления VII Вселенского собора оставляемы были на прежних местах. Есть еще любопытная черта в житии, ведущая к предположению, что религиозная смута прекращена была или посредством собора, или публичного обличения; эти последние данные свидетельствуют, что затруднения Мефодия были гораздо серьезнее, чем можно полагать с первого взгляда.

Кратковременный период управления Церковью Мефодием получает некоторое освещение из письма его к иерусалимскому патриарху. В этом письме нужно различать две части. Первая излагает содержание грамоты, полученной от иерусалимского патриарха на более раннее письмо Мефодия, написанное после возведения его в патриархи. Вторая часть, из которой видим, что письмо составлено в четвертый год патриаршества Мефодия, рисует яркими красками тяжелое его положение. Оказывается, что никто из тех лиц (т. е. епископов и священников, принятых в общение с православною Церковью) не показал плодов раскаяния, никто не смирился, и не устыдился, и не удалился от святого места, поругаемого им: «Они дошли до такого бесстыдства, что при встрече с кем-либо из наших относятся к нему свысока, чрезмерно гордо осматривают его с ног до головы, бросают ему резкую укоризну» [509]. Эта часть письма имеет интерес с точки зрения взаимного положения партий, бывшей иконоборческой и господствующей православной. Как можно видеть, Мефодию приходилось болеть сердцем и мучиться не потому, что он заместил вакантные церковные должности своими неспособными людьми, а потому, что имел слабость оставить на местах многих лиц из иконоборческой партии.

Но что всего замечательнее в истории церковных настроений при Мефодии, это упорный протест против него со стороны монахов Студийского монастыря. Эта обитель составляла сама по себе весьма внушительную нравственную силу, значение которой хорошо понимало даже светское правительство. Касающиеся смуты в Студийском монастыре материалы свидетельствуют, что против студитов составлен был Мефодием собор, подвергший их отлучению [510]. В завещании Мефодия есть статья о студитах, которою разрешается принимать их в общение с Церковью под тем условием, если они предадут анафеме написанное против Тарасия и Никифора.