грустью наблюдала, как их господство, прусская разнузданная милитаристская бравада, разрушали страну Ее детства, превращая добрую и тихую Германию в военный лагерь, где все и всё подчинялось политическим и военным претензиям Династии Гогенцоллернов.

Когда же в 1914 году началась Мировая война, а Россия и Германия стали врагами, то бывшая Гессенская Принцесса никаких прогерманских чувств не испытывала. Она жалела простых людей, оказавшихся заложниками безумной политики Кайзера, переживала за родственников. Особенно душа болела за брата Эрнста-Людвига, «дорогого Эрни», который хоть и носил титул владетельного «Герцога Гессенского и Рейнского», но был полностью подчинен Берлину.

Она очень боялась, что «подлость Вильгельма» распространится так далеко, что он, лишь бы только досадить Ей лично, отправит Эрни воевать против России. К счастью, опасения Царицы не оправдались.

В другом Своем предчувствии Она оказалась правой: как только загремели первые залпы военных баталий, Александра Федоровна предрекла революцию в Германии и крушение власти ненавистных Гогенцоллернов…

Нелюбовь к Вильгельму – сыну, внуку, кузену, племяннику – объединяла английских и русских родственников.

Королева Виктория, ее дочь Виктория, сын Альберт (Эдуард VII), его жена Александра, внук Георг (Георг V) воспринимали необходимость встречаться и общаться с Кайзером как наказание.

Когда Вильгельм II присвоил своему английскому кузену, будущего Королю Георгу V, почетного звание полковника одного из германских полков, то его мать Александра Уэльская писала сыну: «Итак, мой мальчик Джорджи стал истинным, энергичным, мерзким немецким жандармом в остроконечной каске. Я никогда не думала, что доживу до такого дня».

Царское отношение к «повелителю Германии», по сути, не отличалось от английского. Николай II, как правитель огромной Империи, не мог игнорировать монарха другой великой державы. Держался при неизбежных встречах с неизменной учтивость, хотя даже ему, человеку огромного самообладания и выдержки, делать это было часто непросто.

«Кузен Вилли» почти всегда был «невозможным». Шумный, бесцеремонный, даже «нахрапистый», он умудрялся даже Царя выводить из себя. Его манеры фельдфебеля, его навязчивые разговоры, его анекдоты, часто скабрезные, над которыми он сам и начинал хохотать, при полном молчании окружающих, – все это производило гнетущее впечатление.

У Николая II после встречи с Кайзером всегда портилось настроение. Однажды не выдержал и сказал вслух, что «Вильгельма надо связать, как сумасшедшего». Никогда и ни о ком ином за всю Свою жизнь Царь публично так уничижительно не отозвался.

Когда в соответствии с династическим этикетом надо было присваивать Кайзеру звание адмирала русского флота (Царь уже был адмиралом германского), то Николай II писал матери:

«Я думаю, что, как бы ни было это неприятно, мы должны позволить ему носить наш морской мундир, в особенности после того, как он сделал Меня в прошлом году капитаном собственного флота. От этого тошнит!»

Нелюбовь вызывала и супруга Вильгельма II императрица Августа, урожденная Шлезвиг-Голштинская Принцесса. После визита Кайзера в Россию Царь делился с Марией Федоровной впечатлениями:

«Благодарю Бога, германский визит завершен… Она (жена Кайзера. – А.Б.) пыталась быть очаровательной, но выглядела весьма безобразно в роскошных платьях, выбранных без вкуса. Шляпы, которые она носила по вечерам, были особенно невозможны».

В отношении Кайзера взгляды Александры Федоровны и Марии Федоровны совпадали. Такое единомыслие двух Цариц редко наблюдалось.

Мария Федоровна всю жизнь ненавидела пруссаков, а поведение Вильгельма II все время подогревало это чувство. Она ни разу с ним не встретилась. Не могла и не хотела. Она, как и ее покойный супруг, считала кайзера «шалопаем на Троне». С такими субъектами у нее ничего не было общего. В его «бесстыдстве» лично смогла убедиться летом 1914 года.

Мария Федоровна тем летом гостила у сестры Александры в Англии, но, когда стал назревать мировой конфликт, она немедленно отправилась в Россию. Путь Марии Федоровны пролегал через Германию, и 20 июля она была уже в Берлине.

Но здесь случилось непредвиденное: ее поезд отказались пропустить дальше, а Вильгельм II прислал своего представителя, чтобы сообщить старой Русской Царице об этом. За несколько часов, что провела в Берлине, как в аду побывала. На платформе стояла мерзкая толпа, которая все время выкрикивала по ее адресу ругательства («старая обезьяна» было не самым худшим из них). Кроме отвращения ко всей этой непристойности, ничего и не испытывала. Некоторые впечатления того дня Мария Федоровна запечатлела в дневнике:

«Когда мы въехали в Берлин – отвратительное место, – в поезде появился Свербеев[61] и сообщил, что объявлена война, а также что мне не разрешено пересечь германскую границу… Какие подлецы! Потом появился немецкий господин, чиновник, который заявил, что я должна вернуться назад и ехать домой через Англию, Голландию или Швейцарию или, может быть, я предпочла бы Данию…»

Царица распорядилась отправиться в Копенгаген, куда и прибыла на следующий день. В этом раз на своей первой родине не задержалась; лишь краткая встреча с племянником Королем Христианом X и его женой и скорее, скорее в Россию. Через Швецию и Финляндию она вернулась домой в воскресенье 27 июля.

В октябре 1914 года Мария Федоровна узнала, что немцы заняли и разрушили Спалу (их Спалу!). Возмущению Вдовствующей Императрицы не было границ. Несколько утешала мысль, что из дома успели эвакуировать личные предметы Царской Семьи и, слава Богу, «ни до одной памятной вещи они своими грязными руками не дотронулись».

Как это отличалось от поведения русских, которые, заняв охотничий замок Вильгельма II в Восточной Пруссии, оставили всё в неприкосновенности.

Марии Федоровне рассказали, что офицеры, найдя попугая кайзера, несколько дней обучали его грубым словам, которые, как она надеялась, «он не забудет до будущего посещения Вильгельма».

Глава 31. Черногорское семейство

На западе Балканского полуострова, в скалистых неприступных горах, затерялось государство Черногория. На протяжении нескольких веков жители этой небольшой страны выдерживали натиск турок, подчинивших своему владычеству в XV–XVI веках народы, населявшие Балканы. Но хозяевами Черногории султаны в Стамбуле так и не стали.

Черногорцы исповедовали Православие, и Россия всегда с сочувствием относилась к своим далеким братьям по вере, мужественно выдерживавшим натиск турок-мусульман.

Еще при Петре I возникли первые межгосударственные связи, и черногорцы вместе с Россией участвовали в военных действиях против Турции. В последующем Царская Империя оказывала финансовую и дипломатическую поддержку далекому княжеству. В XIX веке между двумя православными государствами установились прочные отношения, а правящие фамилии породнились.

В Черногории Князем-Правителем (Господарем) в 1860 году стал девятнадцатилетний Николай Петрович (1841–1921) из Династии Негошей, правившей с XVII века. В том же году черногорский владыка женился на тринадцатилетней (!) Милене Петровне Вукович (1847–1923), дочери местного воеводы.

Князь Николай Негош (с 1910 года – Король) занимал пост