Керк поведал Андре о владельце плантации Галлифе, который сначала сек своих рабов, а потом заливал в открытые раны соляной раствор и втирал перец.

Плантатор с Ла Гранд-Ривьер прибил уши одного из негров к стене гвоздями, затем отсек их лезвием бритвы, велел зажарить и заставил несчастного съесть их.

Хозяина плантации Плэн-де-Гонев прозвали Мистер Деревянная Нога за то, что всякий раз, когда ему удавалось поймать сбежавшего раба, он приказывал отрезать ему одну ногу, и если тот оставался жив, что бывало нечасто, отрезанную ногу заменяли деревянной.

Самым распространенным орудием пытки на Гаити был длинный хлыст, сплетенный из полосок воловьей кожи, а мрачное слово «taille», что означало «сечь, резать или рубить» человека до тех пор, пока он не превращался в кровавое месиво, — стало символом всей истории острова.

Женщин-негритянок избивали хлыстом так же часто, как и мужчин, и хотя попадались и добрые господа, хорошо обращавшиеся со своими рабами, все же эти чернокожие значили для них меньше, чем любимая собака или кошка.

Единственным утешением, единственным лучом надежды для этих несчастных были их религиозные верования, ритуалы воду, которые они привезли с собой из Африки.

Это была магическая религия, поклонение многим духам, и до Андре доходили слухи, что папалои — жрецы-короли и мамалои — жрицы-королевы обладали удивительной таинственной силой и были способны возвращать к жизни умерших в облике зомби.

Андре никогда раньше этому не верил, но теперь постепенно пришел к мысли, что в этом удушающе жарком и влажном климате он начинает верить в такие вещи, над которыми только посмеялся бы, будь он в Англии.

Благодаря воду, по сути дела, и началась революция; эта религия стала сердцем тайного общества, объединившего рабов на всех плантациях Гаити.

Папалои и мамалои, естественно, стали руководителями восстания, так как они происходили из высшего класса рабов — тех, кто прислуживал в доме, а значит, стоял на более высоком уровне по сравнению с другими.

Иногда это были commandeurs, то есть надсмотрщики, следившие за тем, чтобы негры усердно работали на полях, и чуть что пускавшие в ход хлыст.

Именно один из таких надсмотрщиков. Бук-мен, британец по происхождению, возглавил первое восстание на обширной северной равнине.

Для того чтобы восставшие поднялись сразу по всему острову и чтобы согласовать их действия, Букмен использовал нити воду, связывавшие их всех воедино.

В июне — июле 1791 года то и дело вспыхивали мятежи в западных провинциях. Людей там секли, колесовали, вешали.

Плантаторы не обращали внимания на эти отдельные взрывы негодования, не придавая им никакого значения. Тогда, в конце июля, Букмен собрал заговорщиков — представителей от каждой из северных плантаций, чтобы убедить их в необходимости объединения.

Они собрались в густом лесу, подальше от человеческого жилья. В ту ночь бушевала буря-, гремел гром, и его удары, казалось им, возвещали, что боги на их стороне; Букмен сам исполнил обряды воду.

Его мамалои перерезала горло черному борову и губами, алыми от его крови, заговорщики произнесли слова клятвы; они поклялись в верности Букмену и его заместителям, а потом Букмен назначил день выступления — 22 августа.

Время пришло. В ту ночь Букмен, надсмотрщик над рабами, собрал своих подчиненных и последователей на плантации Терпина; на этот раз сигналом к сбору послужил не хлыст, а факел; по всей северной равнине рабы начали жечь, насиловать и убивать.

Горели дома, пылали плантации сахарного тростника, и в этом жарком, ослепительном свете жестоким хозяевам негде было укрыться от преследовавших их черных рабов; они настигали их повсюду, мучили и пытали, — можно понять кипевшую в них ярость, — а затем убивали.

На некоторых плантациях рабы, помня доброту своих бывших хозяев, прятали их или их детей, спасая от жестокой расправы.

На других никому не удалось избежать возмездия, ни один белый не спасся, и некому было рассказать о том, что там происходило.

Оделюк, хозяин плантации Галлифе, который известен был тем, что сек и истязал своих рабов с особой жестокостью, находился в то время в Ле-Капе. Услышав о бунте, он поспешил в свои владения.

Он прихватил с собою нескольких стражников, чтобы подавить беспорядки; но, прибыв на место, обнаружил, что его собственные рабы были среди зачинщиков и главарей мятежа, а вместо знамени они несли насаженное на кол тело ребенка — белого ребенка.

Оделюка схватили и убили. К этому времени бесполезно было уже поднимать тревогу — отряды рабов, торжествующие, опьяненные местью, подобно лесному пожару неслись по равнине, уничтожая все на своем пути.

Андре будто видел своими глазами, как все это происходило.

Удивительнее всего было то, что, захватив власть, провозгласив независимость и объявив себя императором, Дессалин — а с ним и Кристоф — запретили воду, ту самую религию, которая принесла им победу.

Это было нечто загадочное, недоступное пониманию Андре, но в чем он был абсолютно уверен, так это в том, что воду, на время затаившаяся, незримая, безгласная, продолжала жить в душах, сердцах и умах верующих и в любой момент могла вспыхнуть неудержимым пламенем, вновь объединив их всех.

Сумерки постепенно перешли в ночь. Тома вышел на балкон и позвал Андре:

— Постель готова, мосье.

Улыбаясь, Андре вошел в маленькую гостиную, ожидая увидеть одеяло, расстеленное прямо на голом полу, как это было в предыдущие ночи.

Он надеялся только, что бесчисленные зеленые ящерицы, бегавшие по стенам, не слишком будут мешать ему спать.

В комнате на деревянном саквояже, служившем столом, горела свеча, которую они благоразумно прихватили с собой. В ее неверном колеблющемся свете Андре вдруг увидел кровать — самую настоящую кровать, которую Тома неизвестно где удалось раздобыть в этом пустом, заброшенном доме.

Это были просто четыре деревянных бруска, на которые была натянута плетеная сетка — нечто вроде гамака.

На таких примитивных кроватях в жарких странах спят обычно рабы и слуги, однако этой ночью она показалась Андре королевским ложем.

Теперь Андре понял, почему он слышал стук молотка, когда сидел на балконе.

Видимо, Тома нашел какую-то сломанную кровать и починил ее — будь она целой, ее, конечно, уже давно стащили бы; он вбил несколько ржавых гвоздей и привязал раму с сеткой к ножкам крепкой бечевкой.

— Мосье, осторожно! — предупредил негр. — Завтра закреплю получше.

— Спасибо, Тома, — поблагодарил его Андре. — Ты такой молодец! Как только тебе удалось отыскать это? Без сомнения, так мне будет гораздо удобнее, чем спать на голом полу, как прошлой ночью.

Негр широко улыбнулся, довольный похвалой, затем стянул с ног Андре высокие сапоги для верховой езды и сложил их имеете со всей остальной одеждой, готовясь унести из комнаты.