других.

Сжимаю зубы и резко вскакиваю на ноги. В паху такие прострелы, что искры из глаз вышибает. Подбираю с пола её манто и накрываю фею, которая сейчас больше демоницу напоминает.

— Ну уж нет, — откидывает она шубку в сторону, а затем встаёт и пошатываясь приближается ко мне. — Хватает за ворот рубашки и ведёт к креслу, толкая меня в него.

Я молча подчиняюсь.

Глава 14

Юлия

К моменту, когда доезжаю до дома Громова, уже дохожу до точки кипения. Во мне всё бурлит и клокочет, требуя выхода. Как же! Он оговорил пункт о том, что никакого прилюдного унижения с обеих сторон. А сам? Как это назвать, если не унижением? Даже водитель странно всю дорогу косится, периодически хмыкает в усы, но слава богу, молчит. И лучше, если он меня за шлюху принял, а побрякушку на запястье и шубку за подделки. В ином случае и до лесочка можно проехаться, да там и остаться на веки вечные.

Я сжимаю руки в кулаки, ощущая, что силы постепенно покидают меня. С каждым шагом по чуть заснеженной дорожке становится всё гадостнее. Охранники, сопровождающие до дверей, сохраняют невозмутимый вид. Ждут, когда барин откроет и тут же уходят.

Не хочется оттягивать момент своего падения, поэтому тут же шубу скидываю и прямо говорю Громову, что готова. Вижу по выражению лица, что мужчине такая прямота не нравится. А чего он, собственно, ждал от меня? Что упаду в его объятия с воплями радости и буду воодушевлённо постанывать, пока он будет меня трахать?

Неприятный разговор окончательно выбивает меня из колеи, и уже невмоготу сдерживать злые слёзы, которые со жжением рвутся наружу. И тут Громов ведёт себя неожиданно. Он нежен. Сцеловывает каждую слезинку, ласкает пальцами овал лица, но моего положения это не меняет. Я просто дорогая шлюха, продавшаяся в обмен на услугу.

В гостиной ждёт романтический ужин. Едва удаётся сдержать усмешку. Романтики ему захотелось? И как он себе это представляет? Выдаю всё, что в этот момент на языке крутится.

Громов каменеет. Сжимает кулаки, раздувает ноздри, в глазах сверкает раздражение. Красивый мужик, тут мне возразить нечего. Но и гнилой насквозь, и это полностью нивелирует достоинства внешности. Сегодня он оделся без пафоса. Обычная чёрная рубашка и брюки. Ворот соблазнительно расстёгнут, рукава подкатаны. Хорош, но меня это совершенно не трогает. Мерзко от одной мысли, что придётся ноги перед ним раздвинуть. Сама ситуация дикая и отвратительная.

Эмоциональный разлад приводит к тому, что я банально пытаюсь напиться, чтобы не было остроты ощущений от предстоящей близости. Но отчего Громов идёт на попятную? Добивался ведь именно этого. В чём проблема? Вот она я — бери. Но ни один контракт не заставит меня испытывать искреннее желание, да и вообще что-либо положительное к этому человеку.

Там написано, что ему должно нравится и приносить удовольствие то, чем мы будем заниматься? Никаких истерик с моей стороны и беспрекословное выполнение любого каприза. Что же…

Оттесняю его к креслу, подстёгиваемая алкоголем в крови. Главное, сейчас сделать этот шаг, переступить черту. Возможно, тогда будет легче?

Толкаю его, и он подчиняется, выжидающе глядя на меня. А я медленно отстёгиваю чулки от пояса. И не потому, что желаю сделать это томно и красиво, нет. Просто пальцы не слушаются. Громов наблюдает. Наконец, справившись с последней застёжкой, стягиваю тонкие чулочки и начинаю привязывать его запястья к подлокотникам. Стараюсь сделать это туго, чтобы он не смог сбежать. Мне надоело то, что он оттягивает момент. Сейчас сама всё сделаю и поеду домой.

Дыхание мужчины учащается, а потом сбивается, когда я тянусь к его ремню. Мешает рубашка, поэтому расстёгиваю её и отодвигаю, оголяя накаченный торс. Громов за собой следит. Неожиданно возникает желание потрогать пресс. Списываю его на алкоголь. Уже протягиваю руку, но в последний момент отдёргиваю, возвращаясь к брюкам.

Ремень поддаётся сразу, затем молния… и я утыкаюсь взглядом в довольно внушительный агрегат. Даже сглатываю невольно. В горле внезапно пересыхает. И как мне с этим справляться, если я сама не возбуждена? Будет же больно. А и плевать.

Перекидываю ногу через него и начинаю опускать бёдра.

— Юля, — хрипло. Замираю. — Поцелуй меня, — в приказном тоне.

Подчиняюсь, ведь я должна. Любая прихоть… Надеюсь только, что он не извращенец.

Горячий язык врывается ко мне в рот, и я начинаю задыхаться. Громов дёргается в попытке освободить руки, но привязала я его крепко.

— Развяжи, — приказ мне в губы.

Качаю головой, отодвигаю край трусиков и резко сажусь на него. В глазах тут же темнеет. Я стону от боли, но довожу дело до конца и замираю.

— Ну как? — усмехаюсь, глядя ему прямо в глаза. — Ощущается эксклюзив?

Мужчина издаёт рык и каким-то чудом разрывает одну из повязок. Тут же освобождает другую руку, поднимает меня с себя, встаёт и дёргает за собой. Чувствую, что игры и его терпение кончилось. Одним махом он отправляет половину посуды на пол, укладывает меня на стол и рывком разводит колени.

— Значит, основное блюдо, — издаю усмешку, стараясь скрыть за ней страх. Между ног саднит и ноет. У меня уже давно не было близости с мужчиной, и это резкое проникновение сделало своё дело.

В следующую секунду с меня слетают трусики, и горячие губы приникают к лону. Невольно выгибаюсь от контраста, но не издаю ни звука. Громов медленно обводит языком клитор, поднимает голову и смотрит на меня.

— Зачем? — интересуется хрипло.

Я закусываю губу.

— Тебе же больно, маленькая.

От того, насколько ласково это звучит, по щеке непроизвольно скатывается слезинка.

— Ты мой ангел, — шепчет, и снова проводит горячим языком по клитору. — Я люблю тебя, — срывается тихое признание с его губ.

— Это не любовь, — втягиваю воздух, когда язык погружается в меня. — Это жажда обладания.

Господи, что он делает? Я надеялась, что алкоголь притупит неприятные ощущения, но не думала, что он обострит приятные. Рома никогда так меня не ласкал. От невольного сравнения и злости на саму себя, сжимаюсь.

— Тш-ш-ш, — горячее дыхание обдаёт лоно. Как же это всё неправильно, грязно, стыдно и…

— М-м-м, — стону, ощущая сладкий спазм внизу живота.

Я готова провалиться сквозь землю, дать себе отрезвляющую пощёчину, но только замираю, понимая, что проиграла себе же.

Нет, Громов не победил, это я позорно капитулировала. Вернее, моё тело. Порочность картины перед глазами просто зашкаливает. Влад поднимает потемневший взгляд и чувственно ведёт языком по складочкам.

— Смотри на меня, — звучит мягкий приказ, когда я пытаюсь закрыть