Нед поправил подушку и, уставившись в потолок, стал вспоминать то, что случилось с Викофом.

* * *

Нэнси Ли Миллер нашла скамейку на Гросвенор-сквер, освещенной рассеянным светом облачного июньского дня. Она села и разгладила юбку, прикрывавшую ее длинные ноги в тонких темных чулках. Нэнси не положила, как обычно, ногу на ногу, так как собиралась развернуть на коленях пакет с бутербродом из тунца.

Это был обычный английский сандвич: сухой хлеб, следы масла и намек на тунца. Словно желая восполнить недостающее количество тунца, давшего изделию название бутерброда с рыбой, сверху положили три кружочка огурца толщиной в бумажный лист.

Нэнси Ли с удовольствием вспомнила сандвичи с салатом из тунца, которые готовят у нее на родине, в Калифорнии: объемное сооружение из хлеба, разрезанного по диагонали, и аппетитно выложенные на нем мясистые кусочки тунца, черешки сельдерея, горки низкокалорийного майонеза, «соломки» из моркови, завитки зеленого перца. Все это лежало на хрустящих листьях салата, окруженное кружочками томата, которые, правда, не имели запаха.

Она отломила кусочек от своего убогого сандвича, рассеянно глядя на какую-то статую в огромном капюшоне. Нэнси часто спрашивала себя, чья это статуя. Может, когда-нибудь рискнет спросить об этом кого-нибудь из американцев, работающих в посольстве.

Она увидела полковника Френча, выходящего из посольства, очень аккуратного и подтянутого в гражданской одежде. Полковник повернул на север, к Одли-стрит. Нэнси положила сандвич на остатки пластиковой обертки, порылась в маленькой сумочке и достала записную книжку.

Она нацарапала число и время на одной из последних страниц. Книжка была почти полностью исписана, а ведь начала она записывать меньше четырех недель назад – сразу после того, как об этом попросил Дрис. Его было очень плохо слышно. Он сказал, что звонит из Бейрута и скоро увидится с ней. Но с тех пор от него не было вестей и напоминала о нем только эта книжка, испещренная зашифрованными фразами, значение которых уже начало стираться из ее памяти. Когда информация понадобится Дрису, она, вероятно, уже не сможет ее расшифровать.

А вот и Джейн Вейл, как всегда аккуратная, очки в черной оправе, волосы собраны наверх. Она поспешно вышла из канцелярии и скрылась на Брук-стрит. Нэнси отметила и это в своей книжке. Она надеялась, что Дрис будет доволен.

Нэнси Ли не обольщалась насчет своего ума. Ей едва удалось окончить колледж, да и то благодаря ухищрениям отца. Нефтяная компания, где он работал, дала что-то вроде стипендии на исследовательские работы. Ее родители постоянно разъезжали, мотаясь с одних нефтяных полей на другие. Она никогда не жила на одном месте так долго, чтобы получить настоящее образование в школах, где учились дети американцев. Нэнси провела детство на Ближнем Востоке, где научилась только говорить по-арабски, да и то не слишком хорошо.

Дрис называл ее гением, потому что был безумно влюблен в ее светло-каштановые волосы, в маленький, чуть курносый нос и в аккуратные ушки. «Как улиточки», – говорил он, покусывая их, при этом его рыжевато-карие глаза горели. Он имел обыкновение покусывать ее – все, что он мог ухватить губами или зубами.

В ту поистине прекрасную неделю в Риме, последний раз, когда они были вместе, она вернулась в Лондон зацелованная, заласканная и покусанная почти до смерти. Тогда, погруженная в свои ощущения от глубины пережитого, Нэнси была в состоянии, близком к обмороку. Ее будто накрыла, а потом выбросила на берег огромная волна у Санты-Барбары, и она, полуживая, избитая, жадно ловила воздух, пропитанный солью океана.

Она доела бутерброд. Видения прошлого возбудили ее; теперь она пыталась успокоиться. Мимо прошел Ройс Коннел, прозванный англичанами из машбюро «мистером котом». С ним была леди с длинными русыми волосами. Нэнси Ли сделала еще пометку в своем блокноте.

Наблюдать было ее обязанностью. С самого начала, когда отец добился для нее этой должности в посольстве, Нэнси знала, что будет ужасно скучно, так как придется сидеть, привязанной к месту и заниматься нудной работой.

Впрочем, это назначение очень обрадовало Дриса, а ей больше всего на свете хотелось доставлять ему удовольствие. Он сделал ее женщиной, и она была благодарна ему. Ради него Нэнси готова была вынести даже скуку, значит, так тому и быть. Джон Леннон когда-то очень мило пел: «Пусть это будет».

Два больших белых фургона медленно ехали по площади, отыскивая нужный номер дома. Нэнси видела их почти каждый день. На их стенках было написано смешное английское название фирмы: «Ходгкинс и дочь – традиционные обеды». Мимо ее скамьи шли лондонцы – поодиночке и парами. Нэнси считала англичан странным народом – необычной казалась ей их манера одеваться, удивляли лица – с большими носами и подбородками, как у мистера Паркинса, инженера по обслуживанию систем в посольстве. Женщины, особенно молодые, одевались безвкусно и нарочито неряшливо. Мужчины, похожие, по мнению Нэнси Ли, на бродяг, казались ей симпатичнее.

Она развернула дневные бульварные газеты, которые покупала из-за гороскопов.

«Недели ожидания,

– прочла она под своим знаком Зодиака, –

теперь завершатся любовью; вы получите возможность сделать то, что доставит вам наслаждение. Прохождение Сатурна наконец заканчивается».

Нэнси нахмурилась. Она пролистала газету до колонки сплетен, которая пестрила намеками на любовные похождения в высшем обществе. Нэнси читала не торопясь. После того, как она добралась до главного раздела, набранного курсивом, прошло много времени, прежде чем она дочитала заметку:

«…весь Лондон жужжит по поводу главного события сезона – огромного ящика Пандоры.[21]В связи с празднованием американского Дня независимости жена посла США, общительная Пандора Фулмер, пригласила почти полтысячи самых известных людей на хорошее угощение и добрую выпивку. Вы еще не получили приглашения? Не печальтесь – мы свое уже получили, так что смотрите на этой же странице дальнейшие…»

Нэнси почувствовала, как кто-то крепко взял ее за правое предплечье, почти у подмышки. Двое мужчин сели возле нее с обеих сторон. Она взглянула на того, кто сжал ее так больно и вместе с тем по-свойски.

– Дрис!

– Спокойно, любимая, – тихо сказал Хефте по-арабски. Потом обратился к своему товарищу: – Разве я не говорил тебе, что она прекрасна? Небо вознаградило меня.

Тут он увидел раскрытую на колонке сплетен газету, которую читала Нэнси, когда они подошли.

– Здесь написано, что нас благословило Небо, брат. Иншалла!

Пандора Фулмер вставала всегда рано, когда ее мужа, посла, не было в городе. В тот день она встала почти так же рано, как Нед Френч. Она потягивала кофе, когда он пробежал мимо резиденции. Пандора часто спрашивала себя, чем он на самом деле занимался в посольстве. Должность «заместитель военного атташе», насколько она знала, не значила ничего. Отпив глоток кофе, Пандора подумала о деталях того, что должно было стать триумфом госпожи Фулмер, жены Адольфа Фулмера-третьего, руководителя дипломатической миссии, чрезвычайного и полномочного посла, личного представителя президента США у ее величества королевы Великобритании.