У него ушло больше месяца на то, чтобы все как следует подготовить и уволиться из Бостонской поликлиники. Вместо прощальной вечеринки одним немилосердно холодным декабрьским вечером он, Холмс и Гарри Лумис вскрывали тело рабыни-негритянки по имени Делия. Она тяжело трудилась всю свою жизнь и обладала замечательной мускулатурой. Гарри проявил подлинный интерес к анатомии и даже определенный талант к этому делу, и планировалось, что он заменит Роба Джея на его должности ассистента в школе. Холмс читал лекцию во время вскрытия, обращая их внимание на то, что бахромчатый конец фаллопиевой трубы был «как край платка у нищенки». Каждый орган и мускул вызывали в памяти то одного, то другого из присутствующих анекдоты, стихотворения, игру слов на тему анатомии или скабрезную шуточку. Они проводили серьезное научное исследование, уделяли внимание мельчайшим деталям, но в то же время покатывались со смеху и, в целом, пребывали в чудесном расположении духа. После вскрытия они направились в «Эссекскую таверну» и до самого закрытия пили подогретое вино с пряностями. Роб пообещал писать письма и Холмсу, и Гарри, как только осядет и пустит корни, и обращаться к ним за советом и помощью, если в том возникнет надобность. Они разошлись такими друзьями, что Роб пожалел о своем решении.

Утром он пошел на Вашингтон-стрит, купил жареных каштанов в бумажном фунтике, свернутом из бостонской «Транскрипт», и принес их домой, на Спринг-стрит. Прокрался в комнату Мэгги Холланд и оставил их у нее под подушкой.

В начале первого он поднялся в вагон; вскоре к поезду прицепили паровоз и состав тронулся. Проводник, забрав у него билет, неодобрительно покосился на его багаж: Роб отказался оставить виолу да гамба и сундук в багажном вагоне. Помимо хирургических инструментов и одежды там лежал Старый Рогач и штук пять кусков едкого мыла — такого же, каким пользовался Холмс. Таким образом, хотя наличных денег у него было немного, он покидал Бостон более богатым человеком, чем приехал туда.

До Рождества оставалось четыре дня. Поезд проносился мимо зданий, чьи двери украшали рождественские венки, а в окнах, если постараться, можно было рассмотреть елки. Вскоре город остался позади. Несмотря на небольшой снегопад, меньше чем через три часа они добрались до Вустера, конечной остановки Бостонской Железной дороги, там пассажиры пересели на состав Западной Железной дороги. В новом поезде соседом Роба оказался полный мужчина, который тут же предложил ему флягу.

— Нет, благодарю вас, — отказался он, но решил поддержать беседу, чтобы не обидеть толстяка. Выяснилось, что тот — коммивояжер, торгует коваными гвоздями (с широкой шляпкой, с загнутым концом, с двумя шляпками, с утопленной шляпкой, гранеными, декоративными) всех размеров, начиная с крошечных обойных гвоздей и заканчивая огромными шлюпочными — и принялся демонстрировать Робу взятые с собой образцы, чтобы весело скоротать время в пути.

— Путешествую на запад! Путешествую на запад! — восклицал коммивояжер. — И вы тоже?

Роб Джей кивнул.

— И куда вы направляетесь?

— Почти на границу штата! В Питсфилд. А вы, сэр?

Ответ доставил ему неслыханное удовольствие, такую радость, что он улыбнулся во весь рот и еле сдержался, чтобы не закричать во всеуслышание, ведь в этих словах звучала прекрасная мелодия и озаряла нежным, романтичным светом каждый темный уголок раскачивающегося железнодорожного вагона.

— На индейскую территорию, — выпалил он.

8

Музыка

Он пересек штаты Массачусетс и Нью-Йорк за несколько коротких поездок по железной дороге, а там, где не было рельсов, пользовался услугами дилижансов. Зимой путешествовать оказалось тяжело. Время от времени приходилось ждать, пока с десяток волов с помощью плугов расчистят путь от снежных заносов или уплотнят снег большими деревянными валиками. Гостиницы и таверны требовали высокую плату. Посреди леса на Аллеганском плато в Пенсильвании у него закончились деньги. Ему неслыханно повезло — он получил работу на лесозаготовках Джейкоба Старра, потому что дровосекам нужен был лекарь. Если происходил несчастный случай, чаще всего у врача было много серьезной работы. Но в промежутках Робу было решительно нечего делать, и он с удовольствием занимался физическим трудом: вместе с другими рубил белые сосны и тсуги, прожившие больше двухсот пятидесяти лет. Обычно он брался за одну ручку огромной двуручной пилы. Он раздался в плечах и укрепил мышцы. В большинстве лагерей врача не было, и лесорубы понимали, какую ценность он для них представляет, а потому защищали его, когда он делил с ними опасный труд. Они научили его держать ладони с кровоточащими мозолями в рассоле, пока те не отвердеют. По вечерам он жонглировал в бараке, чтобы вернуть ловкость огрубевшим пальцам, играл на виоле да гамба, перемежая привычный для лесорубов репертуар похабных, грубых песенок произведениями Баха и Маре, причем последнего они слушали достаточно увлеченно.

Всю зиму они складывали огромные бревна на берегу реки. На обухе каждого топора в лагере красовалась выпуклая пятиконечная звезда. Каждый раз, срубив и обработав дерево, мужчины разворачивали топоры и впечатывали рельефную звезду в свежий срез, ставя на бревне клеймо Старра[3]. Когда пришла весна и снег растаял, уровень воды в реке поднялся на два метра и поток понес бревна к Кларион-ривер. Лесорубы связывали бревна в огромные плоты и ставили на них временные домики, кухни и сарайчики. Плывя вниз по течению на плоту, Роб чувствовал себя наследным принцем: путешествие было медленным, сказочным и прерывалось, только когда бревна сталкивались и громоздились друг на друга, и тогда их распутывали ловкие и терпеливые бонщики. Он видел самых разных зверей и птиц, плывя по течению вьющейся змеей Кларион до самого места, где река впадает в Аллегейни, а по Аллегейни они добрались аж до самого Питсбурга.

В Питсбурге он попрощался со Старром и его лесорубами. Не успел он зайти в местный салун, как его тут же наняли врачом в бригаду рельсоукладчиков компании «Железная дорога Вашингтон-Огайо» — эта новая ветка должна была составить конкуренцию двум другим веткам с очень оживленным движением. Вместе с бригадой он добрался до Огайо, к самому началу большой равнины, разделенной пополам двумя блестящими рельсами. Жилье Робу выделили вместе с начальством, в одном из четырех железнодорожных вагонов. Весна на широкой равнине была прекрасна, а мир «ЖДВО» — уродлив. Путепрокладчиками, грейдерами и водителями грузовиков были иммигранты: ирландцы и немцы, чьи жизни считались дешевым товаром. По должности Робу приходилось гарантировать, что все работники будут способны отдать все силы строительству дороги. Зарплата ему понравилась, но работа с самого начала была обречена на провал: прораб по имени Коттинг, мужчина с мрачным выражением лица, был настолько прижимист, что экономил даже на питании рабочих. Железная дорога нанимала охотников, которые поставляли дичь, а также обеспечивала людей напитком из цикория вместо кофе. Но за исключением стола, за которым сидели Коттинг, Роб и менеджеры, никому не подавали ни зелени, ни капусты, ни моркови, ни картофеля — никаких продуктов, содержащих аскорбиновую кислоту, кроме разве что (да и то по особым случаям) горшка бобов. У людей развилась цинга. Несмотря на анемию, у них совершенно не было аппетита. Суставы воспалялись, десны кровоточили, зубы выпадали, а раны не заживали. Их буквально убивало недоедание и тяжелый физический труд. Наконец Роб Джей ломом открыл запертый вагон с продуктами и раздавал корзины с капустой и картофелем до тех пор, пока запасы продовольствия начальства не иссякли. К счастью, Коттинг не знал, что его молодой врач принес клятву никому не причинять зла. Внушительная фигура Роба и холодное презрение в его глазах заставили руководителя принять решение, что куда легче заплатить ему и избавиться от него навсегда, чем ввязываться в драку.