видно, где Чудьское озеро снова раскидывается вширь. Отсюда, с вершины Вороньего камня, можно было и зимой и летом издали заприметить приближение врагов — пусть бы они плыли на лодках или шли по льду!

— То место, где вы прошли с отрядом, — воевода Козьма ткнул пальцем на пространство между островом Желачек и гористым мысом на восточном берегу, — зовется Большими воротами. Чрез него проходят все, кто двигается по Чудьскому озеру. Здесь те, кто отправился на ливонские земли, поворачивают в сторону Омовжи, а те, кто на Русь идет, сворачивают на юга к Пскову или на восток к Новугороду.

Александр пригляделся: сверху отчетливо было видно, что лёд Чудьского озера местами покрыт большими темными пятнами. Одно такое пятно находилось у самой отвесной стены Вороньего камня, несколько таких же пятен темнели севернее, возле Озолицы и дальше, у острова Желачек. Рядом с одним таким пятном княжеская дружина проехала, когда направлялась к острогу, но даже не заметила его! Разницу в цвете льда можно было заметить только с высоты.

— Это что там за пятна? — спросил княжич острожного воеводу.

— Я же говорю — черный лёд! Его здешний народец «сиговицей» зовёт, — пояснил Козьма Василькович. — Омуты там бездонные! Вода летом крутит как бешеная, а зимой промерзает еле-еле.

Александр оперся руками на борты помоста, не сводя глаз с сиговицы, черневшей под скалой. Всё его существо вдруг охватило неприятное — и уже знакомое! — чувство чьего-то незримого присутствия. Так уже было с ним в анчуткиной чащобе! Как только княжич с дружиной вышел на лед Чудьского озера, он ощутил, что нечто невидимое человеческому глазу пристально следит за ним. И чем ближе он оказывался к Узмени, тем сильнее становилось это чувство — оно нарастало, заставляя Александра постоянно пребывать настороже. Однако, не желая, чтобы Мусуд да и все прочие догадались о его тревоге, княжич заставил себя отвлечься от созерцания черного льда.

— Что ж, теперь можно и подкрепиться, — сказал он, повернувшись к телохранителю и воеводе.

Спустившись вниз, в острожное дворище, княжич убедился в том, что ратники уже расседлали коней, укрыли их попонами и задали им корм. Дом, отстроенный для проживания в ней сторожевого отряда, не мог вместить в себя всех княжеских дружинников — и потому тем пришлось расположиться на ночлег в конюшне, дворовых пристроях и бане. Тут же, во дворище, развели несколько костров, чтобы обогреться и приготовить еду — ведь острожная поварня не могла прокормить за раз столько ртов. Для Александра и его телохранителей накрыли стол в избе, а Козьма Василькович объявил, что уступает княжичу свою светелку, дабы тот мог выспаться со всеми удобствами.

За вечерней трапезой княжич заговорил с воеводой о деле:

— Как снабжает вас Псков довольствием и оружием? Всего ли вам хватает для службы? Часто ли случаются стычки с разбойниками и соседями с западной стороны?

В ответ воевода Козьма вздохнул тяжко и покачал головой:

— Хотел бы сказать, что не на что жаловаться — да не могу! Довольствие урезали, оружия нового не подвозят — приходиться в деревенской кузне самим чинить испорченные мечи да топоры. Бойки[8] для стрел приходиться лить из чего попало. Выручает нас Узмень — место многолюдное, торговое, можно здесь выменять у купцов железо для наших нужд. А что до стычек… А куда без них? Сами видели, что в северной стороне остроги брошены! От того обнаглели ушкуйники совсем!

— А латиняне?

Козьма Василькович сердито фыркнул, как бы говоря: а то как же!

— Это племя только и дожидается, когда ослабнем мы совсем, чтобы можно было подмять эти земли под свою пяту! Для чего еще им строить крепости по ту сторону озера? Оттуда они и ходят на русские земли, веси грабят да жгут. Но ходят пока кругом Чудьского озера, через Нарову, где нет больше острогов. Боятся идти напрямик через озеро, знают, что не пропустим. Потому дают кругаля и заходят вглубь русских земель оттуда — и таким же путем возвращаются. А мы что?.. Нам псковские бояре строго запретили цепляться с латинянами, покуда они не покушаются на наш острог.

Говорил он то же, что Александр уже слышал от других острожных воевод!

— Великая надежда у нас на батюшку твоего, князя Ярослава Всеволодовича! Чаем мы, что наведет он порядок в псковщине! — проговорил меж тем Козьма Василькович. — Слава о ратных делах и мудрости его гремит на земле русской — и только он сумеет научить уму-разуму псковских бояр! Только его они боятся и только его волю они будут исполнять!

Княжич, довольный хвалебными словами в честь Ярослава, благосклонно кивнул ему:

— Я тут для того, чтобы разведать о делах здешних и доложить обо всем отцу, — ответил Александр с достоинством. — Благодарю тебя за честность и прямоту, Козьма Василькович! Рад я, что остались в псковской земле воеводы, ратующие за процветание родной земли!

После трапезы Александр ушел в светелку. Мусуд пристроился на лавке рядом с дверью светелки — словно сторожевой пес приготовившись караулить сон своего хозяина. Ратники из числа личной охраны княжича устроились в трапезном зале, тем самым полностью перекрывая подходы к светелке, где отдыхал Александр.

Княжич, оставшись один, разулся и улегся на застеленную овечьими шкурами лежанку. В углу светила лучина, а горящие дрова в печке умиротворенно потрескивали. Однако ему было все так же не по себе: из-за чувства чьего-то чужеродного присутствия подле себя и от дурных новостей, которые сыпались на него от острожных воевод как из рога изобилия. Он ворочался с бока на бок, пока усталость не взяла своё и он не погрузился в глубокий сон.

— Олекса!..

Мальчик, услышав своё имя, распахнул глаза — кто же зовёт его? Почувствовав, как спину его колет жгучий холод и Александр поспешил вскочить на ноги. С потрясением он осознал, что больше нет ни светелки, ни стен избы, ни самого острога и что лежал он спиной на льду Чудьского озера. Над его головой мерцали серебряные звезды и ясная зимняя луна, а вокруг него кружит пробирающий до костей ветер, осыпая его снежной пылью.

— Олекса!..

Протяжный, похожий на подвывание, женский голос доносился от сиговицы у Вороньего камня. Ведомый этим голосом Александр двинулся туда, откуда он звучал, остановившись только тогда, когда заметил в слабом лунном свете, что льда перед ним больше нет — впереди темнела большая полынья. Вода в полынье парилась и была чернее самой ночи.

— Олекса! — зашептала черная вода.

— Кто ты? — спросил мальчик, не сводя глаз с омута.

— Мы сила, рожденная этой землей и этой водой…