Набережные полны людей. Мелькают темно-бронзовые лица, сверкающие белизной одежды. Никогда еще на памяти гадирцев в порт не заходил такой большой флот. К тому же его возглавляет сам суффет Карфагена. Большой флаг республики, синий, с двумя пурпурными полосами, гордо реет на носу идущего впереди корабля.

– Мир вам! – кричат гадирцы, а карфагеняне приветственно машут им в ответ.

Один за другим корабли пристают к изогнутому, как олений рог, каменному молу. Матросы ловко бросают причальные канаты на позеленевшие деревянные сваи. Гремят цепи. С плеском падают на воду якоря.

Когда были убраны паруса, сброшены и укреплены сходни, моряки и колонисты сошли на берег и вскоре заполнили почти всю набережную. Многие, упав на колени, возносили хвалу богам.

Карфагенян окружила толпа. Их засыпали вопросами о Карфагене, о людях, которых никто не знал и не помнил.

Вскоре колонисты с наслаждением бродили по узким улочкам. И всюду за ними шли говорливые, веселые гадирцы.

Остров, в западной части которого расположен Гадир, невелик. Дома тесно примыкают друг к другу. Низкие двери и узкие стрельчатые окна выходят на улицу. Такие окна называют египетскими. Плоские кровли полны любопытных. Женщины в белых туниках с золотыми кольцами на смуглых руках улыбаются и бросают карфагенянам цветы.

Ганнон поймал розу и укрепил ее в складках одежды. Гул приветствий вспыхнул с новой силой.

Ганнон в сопровождении кормчих направлялся к суффету Гадира. Впереди шагал Гискон. Ему поручено было нести жезл суффета Карфагена. Мальчик горд этим поручением и с радостью ловит любопытные взгляды гадирцев, обращенные на него.

От встречи с суффетом Гадира Ганнон ждет многого. Ему нужно пополнить запасы провизии, починить корабли, закупить товары для торговли с чернокожими туземцами тех земель, куда лежит их путь. Во всем этом должен помочь суффет.

У двухэтажного дома, к которому примыкал большой фруктовый сад, стояли стражи. Увидев Ганнона и его свиту, они вытянули вперед правую руку со щитом. Щиты образовали ровную блестящую линию.

В дверях показался небольшого роста пожилой человек с острой седоватой бородкой. Его карие глаза смотрели умно и благожелательно. Это суффет Гадира – Хирам.

Гискон, как ему было сказано, протянул суффету жезл, после чего карфагенян пригласили в дом.

Хирам заключил Ганнона в дружеские объятия:

– Я помню твоего дядю Гимилькона. Он останавливался у меня на пути к Эстременидам[44].

Суффет пригласил гостей к столу. Ганнона усадили на почетное сиденье с деревянной резной спинкой и мраморными подлокотниками.

За длинным столом, уставленным серебряными подносами с дичью, высокими амфорами из красноватой сагунтийской глины, беседа затянулась до огней.

Отпивая небольшими глотками терпкое вино, Ганнон рассказывал суффету о своих планах. Хирам слушал с выражением сочувствия и интереса. Когда Ганнон закончил свой рассказ, Хирам заговорил:

– Мой город отделен от Карфагена многими днями пути, но я знал о твоих неудачах и успехах и мысленно был на твоей стороне. Ты задумал дело, достойное наших предков. Я горжусь тем, что Гадир лежит на твоем пути.

Речь зашла о стране Запан. Хозяин дома восторженно поведал о ее богатствах.

– Чего только здесь нет! Река Таг несет в своих водах золото. Его добывают, промывая песок. В горах близ реки Бетис[45] много серебра. Там поят скот из серебряных пифосов. Близ Сагунта копают легкую глину. Из нее делают кирпичи, плавающие в воде. В горах на севере и на юге – прекрасные пастбища. Даже в Италии нет такого тучного скота, как у нас. Своими плодами, зерном, мясом страна Запан может прокормить всех голодных людей Карфагена. Однако хорошо, что вы хотите основать колонии на побережье Ливии, а не здесь, – закончил свой рассказ суффет.

– Почему? – удивился Малх.

– Туземцы свободолюбивы и воинственны. Они бы уничтожили и Гадир, если бы имели корабли. Они не пустят вас на свои земли. Их легче истребить, чем поработить. Попадая в плен, они убивают себя сами.

– Я знал об этом, – сказал Ганнон, – поэтому и решил вывести колонии на берег Ливии. Там, за финикийским городом Ликсом, как я слышал, лежат свободные земли. Я надеюсь, что ликситы будут ко мне так же благосклонны, как и ты.

– В этом я не сомневаюсь, – заверил Хирам, – но советую, минуя Ликс, сразу направиться к большой равнине близ мыса Солнца и высадить там первых колонистов. Оттуда плыви на север, к Ликсу, основывая на пути города.

Это был весьма разумный совет. Он давал возможность выиграть время и отправить освободившиеся корабли обратно в Карфаген.

«Это мне позволит, – размышлял Ганнон, – на одном-двух кораблях, не рискуя всем флотом, направиться на юг».

– Но хватит ли нам наших запасов, если мы не будем заходить в Ликс? – спросил Ганнон суффета Гадира.

– Я прикажу заколоть для тебя и людей твоих скота столько, сколько тебе потребуется. Я дам тебе живых овец столько, сколько сможешь ты увезти.

Ганнон крепко обнял Хирама.

Суффет провожал гостей до самой гавани. Город, освещенный луной, лежал, как чеканное серебряное блюдо. На белые дома ложились темно-синие тени. Все вокруг точно вымерло. Двери заперты. На улицах ни души. Только на перекрестке им встретилась тележка, нагруженная кирпичом. Ее толкали полуголые рабы. Невольники остановились и прижались к стене, чтобы дать пройти суффету и его гостям.

Неподалеку от гавани Хирам подвел карфагенян к квадратному деревянному срубу. Наклонившись над ним, моряки смотрели в глубину колодца, где в черной как деготь воде плавал серебристый ломоть месяца.

– Как ты думаешь, – обратился Хирам к Малху, – сейчас прилив или отлив?

– Надо побывать на берегу, – отвечал старый моряк.

Хирам рассмеялся:

– Ты думаешь?

Наклонившись над колодцем, суффет сказал:

– Сейчас прилив.

Прощаясь, Хирам поведал гостям, что во время прилива вода в колодце убывает, а во время отлива прибывает. Ганнон пожалел, что Мидаклит остался на корабле. Его бы, наверное, заинтересовал этот колодец.

Бог Мелькарт уже облачился в свои пурпурные одежды и показался на горизонте во всем своем царственном блеске. Захватив плащ, Ганнон вышел на палубу. Матросы и колонисты спали в самых разнообразных позах, обвеваемые нежным дыханием утреннего ветерка. Малх сидел у будки кормчего, поклевывая носом. Услышав шаги, он встрепенулся и приветствовал суффета. Ганнон разбудил Мидаклита и сладко дремавшего рядом с ним Гискона.