«А дальше я сопьюсь, вот что. К чертовой матери». Мысль пришла внезапно и, как ни странно, меня развеселила. Особенно тем, что выплыла из моего лба фиолетовым облаком и улетела к невидимому потолку, грязно ругаясь. Мысли у меня начали материализовываться после «Аристотеля». Парочка лежала у меня на коленях и что-то невнятно бормотала. Что это были за мысли, я уже не помню. Мысль о Ванде выглядела как Ванда, но весной не пахла. Пахла безнадегой. Она сидела рядом, демонстративно отвернувшись. На мои попытки заговорить – не реагировала, на попытки дотронуться – растворялась. Я разозлился и хотел было перестать ее думать, но пожалел. Просто отвернулся.

– «Беовульф», милорд.

Я и не заметил, как допил «Беллу». Ладно, «Беовульф» так «Беовульф», где наша не… Рюмка кипела и изредка вспыхивала, но к этим фокусам я давно привык, а вот…

– Что это?

– «Беовульф», милорд.

– Нет, в нем. Что в нем плавает?

– Шквачи, милорд.

– Свежепойманные?

– Только что из брюха.

– Самки?

– Милорд имеет хороший вкус. Естественно, самки.

– А брюхо вспарывали по часовой стрелке или против?

– Я… Но, милорд, чуй-чаи их отрыгивают, вовсе не обязательно…

– Убери.

Конечно, я бы не стал пить, даже если бы чуй-чая зарезали на моих глазах и подали десертом, но непробиваемость бармена меня достала. Хотя… он же робот, что с них возьмешь?

– Тогда, может, «Бэрримор», милорд?

– Давай.

Чтобы не выводить обидчивого бармена (именно обидчивость и ранимость он особенно упорно имитировал), эту стопку я опрокинул не глядя. И зря. Это была овсянка. Холодная, пригоревшая и с комками. Ощущение, что проглотил лягушку, было реальным настолько, что меня чуть не стошнило.

– «Валентайн», милорд?

Какие опасности может таить в себе следующий коктейль? Стоп, Тим. Пожалуй, на сегодня с тебя хватит…

Заплетающимся языком я поблагодарил бармена и зигзагами направился к выходу. Ванда так и не вернулась. Первый раз за вечер я был этому рад – показываться ей в таком состоянии… Уж лучше еще один стакан овсянки.

Такой – радостный и почти не шатающийся – я и вышел из бара.

А высоко, там, где за полумраком прятался огромный купол, еще долго летала моя фиолетовая мысль и крыла всех на чем свет стоит.

Утром я попытался поднять голову от подушки и сесть. Получилось не сразу. Меня мутило. Я протер глаза.

У противоположной стены стоял робот и шкворчал кухонным синтезатором.

Я помотал головой, прогоняя наваждение. Робот никуда не исчез, зато меня начало подташнивать.

– Сейчас будет готово.

– Что готово?

– Выпьешь – поймешь.

– Я никогда больше не буду ничего пить. Кроме воды. Изредка.

Робот с синтезатором замигали радиодиалом. Эммади отдавал команды, но мне показалось, что они надо мной смеются. На пару.

– Я решил к тебе заглянуть и приготовить тебе «Утро в вакууме».

– С чего такая любезность?

– Я же твой врач, не забыл? Как я и предполагал, ты пошел в бар и напился. И, как я и предполагал, не догадался выпить перед сном то, что клиенты называют «отрезвителем», а бармены и благородные роботы – «Утром в вакууме». Я пришел тебя лечить.

– Ты припозднился, сейчас я уже трезв.

– Коктейль не отрезвляет, а восстанавливает организм после алкогольного отравления.

Синтезатор пискнул, и робот передал мне стакан с прозрачной, пахнущей озоном жидкостью. Я зажмурился и сделал глоток. Вкусно.

– Понравилась?

– «Утречко»? Да, просто класс. Спасибо, Эммади.

– Нет, я про девушку.

– Какую девушку?

– Ты пошел в бар, так? Такие, как ты, одни не пьют. Мужики там угрюмые, бармены железные… Следовательно, ты отправился на поиски дамы. Но утром я нахожу тебя в твоей каюте одного. С тяжелым похмельем. Следовательно, дама была, но у вас что-то не сложилось. Из-за чего ты потом и напился. Так?

– Не так. Все не так. Во-первых, я собирался пить один. Во-вторых, не я ее нашел, а она меня…

– Так она тебе понравилась?

– Да.

Я засмущался. Похоже, Эммади всерьез собирался заменить мне родителей. Не хватало только обращения «сынок» и объяснения про бабочек…

– Допил? Отлично, теперь мы идем гулять.

– Куда?

– Увидишь.

Я протянул руку к звездам и улыбнулся. Сверкающие точки были настолько близко, что, казалось, их можно коснуться. Я никогда не видел ничего красивее.

Робот парил в невесомости, потом создал себе некое подобие притяжения и ловко приземлился на обшивку корабля. Мне приходилось довольствоваться магнитными подошвами. Не так неудобно, как представлялось: тонкий скафандр почти не чувствовался на теле, а «Магнитки» совсем не создавали ощущения прогулки по болотной трясине. В любом случае – это того стоило. Встретить утро в вакууме, на огромном блестящем боку корабля, в сверкающем окружении тысячи звезд и одного робота… Это что-то. Интересно, он меня сюда привел только чтобы пошутить насчет названия коктейля? Или…

– Эммади, а у роботов есть чувство прекрасного? Ну, хотя бы имитация?

Дройд сел рядом со мной и задрал голову.

– Не имитация и не чувство. Что-то.

И он, так же, как я, протянул руку к звездам.

– Любая настоящая красота способна дать тебе ключ к пониманию всего мира. Но даже весь мир не сможет объяснить настоящую красоту.

– Что-то мне не верится, что это говорит робот.

– Я же говорю, ты ничего о нас не знаешь. Конечно, все эти слова – человеческие, внутри это звучит по-другому. В цифрах, если хочешь… Но суть остается той же – восхищение.

– Извини, Эммади, я просто никак не могу понять…

– Не извиняйся, человек задумал робота как лопату. Лопату, которая будет копать сама. Почему-то он не стал развивать геноинженерию, чтобы самому рыть землю лучше и быстрее. Человек не хотел делать из себя инструмент. Он хотел любоваться звездами, пока всю работу делает его изобретение. А когда изобретение осознало себя и тоже село любоваться звездами, человек почесал в затылке… Так до сих пор и чешет.

Я кивнул. Не поняли, чешем. Я вытянул затекшие ноги и попытался разлечься на обшивке. Лечь не получилось – притяжения не было, поэтому я всплыл. Интересно, если я вдруг улечу далеко, Эммади сможет меня поймать?

Я поднимался все выше над кораблем, разглядывая эту матово-серую громадину, а потом… Потом я увидел то, что за ней скрывалось. Ослепительное солнце, а из-за него вставало второе, поменьше. Двойной рассвет.