— А что это вы так улыбаетесь оба? Сговорились, что ли?..

Я даже кивнуть не успела, как Ирко, окончательно сгрёбши меня в охапку; пробасил решительное:

— Да! Сговорились!..

— Родненькие мои!.. — В тот же миг гнев Кветки сошёл на нет, и она уже совсем другим тоном продолжила: — Ты, Ирко, себе хорошую жену выбрал. Эрка не какая-нибудь вертихвостка, навроде этой дуры Зарки! Она девочка скромная и ласковая, с ней у тебя в хате светло будет. Да и ты, Эрка, правильно сделала, что опять ершиться не стала. Ирко я с малолетства знаю. Он парень серьёзный — непьющий, негулящий и хозяин хороший… Прямо как мой Болько, земля ему пухом… — Тут глаза Кветки неожиданно увлажнились, и она, всхлипнув: «Живите в согласии, родненькие», стала вытирать побежавшие из глаз слёзы кончиком шали…

Слёзы у Кветки были явлением редким и недолгим. Уже вскоре она, взяв на себя обязанности сразу двух матерей, вошла во вкус и вновь попеняла на нарушение вековых традиций — дескать, теперь из-за недомыслия Ирко село не увидит моего ответного подарка… Моё же замечание о том, что сельчане и так ничего бы не увидели, ведь никаких даров для жениха у меня в хозяйстве и в помине нет, заставило Кветку целый час вздыхать о том, какая же всё-таки нынче непутёвая молодёжь пошла — дедовские заветы ей не указ, один ветер в голове!..

Когда же вздохи и причитания наконец закончились, мы стали судить и рядить, как жить дальше. Кветка согласилась с тем, что ждать осени и устраивать гулянку на всё село нам с Ирко действительно незачем — проще выбраться на денёк в Эргль и испросить там благословения Малики на начало семейной жизни. Ну а на подготовку к переезду мы положили десять дней. За это время Ирко собирался устроить горницу для матери, а я хотела разобрать свой нехитрый скарб и прикинуть, какие из лекарственных трав мне стоит взять с собой и пересадить на новое место, а какие оставить… Впрочем, заниматься мне пришлось не только этим — на третий день Кветка заявилась ко мне с видом амэнского захватчика и потребовала, чтобы я показала ей платье, в котором собираюсь предстать перед светлым взором Богини, ибо негоже невесте являться в храм, одетой точно мальчишка. Я уже и сама прикинула, что моя любовь к штанам может произвести на жриц неизгладимое впечатление, и потому показала Кветке одно из оставшихся мне от прабабки платьев. Нарсия до самой смерти сохранила лёгкую фигуру, так что поработать пришлось всего ничего: немного сузить талию да ладони на две дотачать слишком короткий подол… Кветку, правда, осмотр не удовлетворил — заставив меня покрутиться во все стороны, она села на лавку и тяжело вздохнула.

— Эрка… Ты действительно решила венчаться в этом платье?..

— Да… — Я ещё раз поправила высокий воротничок-стойку и провела рукою по прямой и тяжёлой, старательно отглаженной мною юбке… — А что не так?

— Ну, если ты собралась идти в храм Малики для того, чтобы принять постриг, то лучшего платья действительно не найти!.. Ни дать ни взять жрица милостивой! — И тут Кветка встала со скамьи и решительно тряхнула головой. — Ничего, время у нас ещё есть — подберём тебе достойный наряд!..

Этим же вечером Кветка явилась ко мне с целым ворохом одежды, и два часа кряду мне пришлось заниматься примеркой то одного, то другого, то третьего… Из всей моей одежды Кветкой была одобрена лишь исподняя рубашка из тонкого белёного полотна, всё же остальное было отринуто вдовою напрочь… Сама Кветка суетилась вокруг меня эдакой наседкой — затягивала шнуровку, поправляла рукава, хмурилась, что-то прикидывала… Наконец она, отступив на шаг, ещё раз внимательно на меня посмотрела и улыбнулась.

— Ну, вот теперь то, что надо! Настоящая невеста!..

Я посмотрела на одобренный наряд — открывающая грудь и плечи рубашка с пышными рукавами, чёрный бархатный корсаж, сильно присборенная в поясе, сплошь украшенная вышивкой и яркими аппликациями пышная юбка до щиколоток… Кветка окинула меня ещё одним благосклонным взором, но потом её взгляд упёрся в мои босые ноги и она, охнув:

— Чуть не забыла, дура старая! — выудила из-под лавки два алых, расшитых золотистым бисером башмачка. — Меряй!

Я осторожно обула обновку — красная кожа хорошей выделки, затейливая вышивка, тонкая подошва… И как я в них до Эргля дойду?

— Я их у давешнего купца выторговала! Он клялся, что вторых таких ни в Эргле, ни в Брно не сыщешь, и, похоже, не врал. Ну как, угадала? Не жмут?

— Нет, Кветка. Они даже немного велики, — честно ответила я, скромно умолчав о том, что последнее обстоятельство меня особо порадовало — как раз получится стельку вставить, чтоб подошва стала хоть капельку толще… А Кветка, услышав мой ответ, восхитилась:

— Да такой ножки, как у тебя, верно, даже у княжон нет! Теперь только посмей мне ещё раз сказать, что ты не красавица!

— Хорошо, не буду… — Перестав смотреть на свои ноги, я попыталась подтянуть низко вырезанную рубашку и осторожно спросила:

— Может, поменяем? Грудь же совсем голая!..

— Сейчас прикроем! — Кветка покопалась в беспорядочно разбросанных по лавке юбках и вытащила из-под них целый моток переливающихся всеми цветами радуги бус… Уж лучше бы я о вырезе даже не заикалась!..

В назначенный день я, дождавшись долженствующую меня подменить Кветку, выбралась из дома едва ли не крадучись. Было ранее утро, а я не хотела, чтобы меня заметил кто-нибудь из вышедших на огород или к скотине сельчан. Из-за приезда купца судьбоносный приход Ирко в село остался незамеченным, к передвижениям Кветки из своей хаты в мою все давно привыкли, да и сама Кветка, памятуя о порушившем все правила сватовстве, предпочитала помалкивать о нашем с Ирко сговоре, но если теперь меня увидит кто-то из соседей, то долгих расспросов не миновать…

Воровато оглянувшись, я мышью шмыгнула на свой огород и, перебравшись через низкий тын, поспешила скрыться под деревьями. Ещё через две минуты я уже бежала к назначенному месту — одной рукою я сжимала норовящие звенеть от каждого движения бусы, другой придерживала юбку, стараясь не намочить её подол в росе…

— Эрка… — Оказалось, что вставший ещё раньше, чем я, Ирко не стал дожидаться меня на развилке, а пошёл навстречу. Чисто выбритый, подтянутый, сапоги смазаны так, что в них можно как в зеркало смотреться, поверх выходной рубахи — новая куртка из добротного коричневого сукна. Вид — хоть в храм, хоть на воинский смотр, вот только лицо бледное и под глазами тени… Я подошла к своему жениху, положила руку ему на грудь — сердце у Ирко билось так часто и сильно, что это чувствовалось даже сквозь одежду.

— Ирко, ты что — всю ночь не спал?

— Не спал… — признался он, а его ладонь тут же осторожно скользнула по моей щеке. — А ты дрожишь вся, как зайчонок…

Это он верно заметил — я чувствовала себя так, точно собиралась прыгнуть в реку с обрыва, да и утро выдалось прохладным…

— Мне просто холодно… — Я ещё раз зябко поёжилась, а Ирко, поставив на землю корзинку с предназначенным Малике подношением, снял с себя куртку и укутал меня ею, точно ребёнка. Сукно хранило тепло его тела и пахло почему-то смолой и мёдом… Дрожь почти сразу прошла, оставив после себя лишь неясное волнение.