Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— В зеленом фуляре?
— Да! У него есть причина носить его!
— Мне он незнаком, — ответил я, — и не знаю, почему он носит зеленый фуляр.
— Альберно Крю, человек, которого повесили сегодня утром.
Я скорчил недовольную мину, не поверив соседу.
— Становится жарко, очень жарко… Он снимает фуляр… Поглядите на его шею и лицо.
Я разом проглотил виски, поскольку в душу закрался ужас.
Шею мужчины обтягивало бледное колье, выкатившиеся глаза отражали свет, нос заострился, а вокруг губ прятались синие тени.
— Боже, этот человек…
— …повешен и умер.
— Странно, — сказал я.
Мне хотелось сказать «невозможно», но не знаю, почему не произнес это слово.
— Мертвецы, — разъяснил мой сосед, — часто возвращаются в мир живых. Они обычно бывают добрыми собеседниками и приятны в общении. Прилично зашибают, но почти все мухлюют в карты.
— Странно, — повторил я.
— Нет. Им просто нужны карманные деньги. Прислушайтесь к ночи.
За стенами бара бушевал ад; с неба доносились стоны, неведомые твари пытались когтями открыть дверь, странные призраки, дети ледяного тумана, с отчаянной злобой колотили бессильными кулачками по стеклу; из трубы доносились пронзительные вопли, похожие на брань.
— Они под покровительством ночи? — спросил я.
— Наверное, хотя не верю, что мертвецы выбираются из могил в столь неспокойные ночи, особенно, когда некоторые дотошные писатели узнали про это. Мертвецы проявляют осторожность и подозрительность.
Дверь бара распахнулась; в помещение ворвалось злобное дыхание бури; стакан на прилавке разбился с мелодичным звоном, и вслед за ураганом вошли три мертвеца. Двое мужчин и одна женщина.
— Хм, — ухмыльнулся сосед, — женщине в такой стадии разложения не стоит появляться на людях.
Я нервно схватил бутылку виски и, похоже, отпил прямо из горлышка.
— Простите, эта компания столь… неожиданна… и нова для вас, но не для меня… Однажды в Рио, в вечер, когда нежно сияли звезды и играли банджо, рядом со мной уселся джентльмен и предложил выпить. Я сразу узнал Джека Блумблемюджа, знаменитого пирата, двести лет назад повешенного в Каракасе.
Для хорошо сохранившегося мертвеца это был хорошо сохранившийся мертвец.
У нас разгорелся небольшой спор по поводу одной дамы.
— Дамы?
— Почему бы и нет? Есть галантные мертвецы; и частенько их труды приносят плоды.
— О Боже!
— Мертворожденные. Но пока их воспитанием никто не занимался.
— Простите, — удивился я, — я не очень понимаю вас.
— Выпейте, приятель. Думаю, только виски может открыть тяжелую дверь вашего понимания. Не буду вас оскорблять, но в трезвом виде вы, должно быть, безмерно глупы.
— Как вам удалось это подметить? — с неудовольствием спросил я.
— О Боже, друг мой, я с вами разговариваю добрый час, а вы до сих пор не заметили, что я мертвец.
— Неужели?! — искренне удивился я. — Никогда бы не подумал.
— А все благодаря особому методу консервации… Готов продать тайну за три шиллинга. Может пригодиться.
— Слишком поздно. Я хочу уйти…
— Я провожу вас…
— Зачем… Не хочется вас утруждать.
— Пустяки… Я украл ключ у сторожа кладбища Бромли. Прошу прощения, что не представился… Урия Дроссельбаум… первая могила справа, шестая аллея… вечная концессия… Заходите ко мне… У меня на могиле растет прекрасная герань; я подарю вам веточку.
Дверь бара Колдовское местечко захлопнулась за мной.
Мой вдруг замолчавший компаньон всмотрелся в мрачные силуэты кораблей у соседнего причала.
— Поглядите на этот парусник, — сказал он, указывая на клипер с высоким и странным такелажем. Невероятные по размеру реи, паруса чернее абсолютной черноты ночи. — Это он, проклятый «Тессель», Летучий Голландец.
Сильнейший порыв ветра пронесся в воздухе; тишину разорвал оглушительный шум.
— На борту есть девочки, — усмехнулся мой спутник. — Занимательные твари. Пока к их скелету липнет хоть один лоскуток кожи, они продолжают плясать, петь и пить!
— Я хочу домой, — сказал я.
— Вы мне симпатичны… Жалко, что вы не мертвец!
— Вы думаете… — вежливо начал я.
— Не сожалейте ни о чем. Хочется сделать вам подарок. Когда умрете, мы каждый вечер будем пить виски, а иногда, быть может, удастся раздобыть билет на борт проклятого судна.
— Хм! Но…
— Помолчите, — сказал он. — Сущие пустяки. Может, оказать услугу? Я нанесу удар ножом между вторым и третьим ребром.
Урия Дроссельбаум извлек из кармана тонкий стилет.
— Прекрасная сталь… Забыл сказать, что кое-где принимают только нас. Увидите сами. Буду иметь удовольствие отвести вас туда и представить остальным.
Могу попросить расстегнуть жилет? Это облегчит мне работу.
Я врезал Урии Дроссельбауму кулаком с такой силой, что тот рухнул в глубокие воды залива.
Шума было не больше, чем от лягушки, упавшей в болото; жирная вода сомкнулась над ним, как козлиная шкура.
— Ты и так уже мертв! — крикнул я.
Он не выплыл.
А я вернулся в бар Колдовское местечко.
Я встретил Альбернона Крю, которого никто не вешал. Он объяснил, что жив-живехонек и держит бакалейную лавку.
Остальные были актерами маленького театра неподалеку от Друри-Лейн; женщине наложили очень плохой грим.
Я извинился за то, что принял их за мертвецов.
Они приняли извинения и угостили отличным виски.
Что касается Урии Дроссельбаума, мы решили: если я его прикончил, на земле стало проходимцем меньше.
Мы пожали друг другу руки и снова выпили виски.
Должен признаться, еще ни разу я не проводил столь приятного вечера в честной компании, заглядывая в сердца и души собутыльников.
Джек Бимиш распахнул дверь бара и, не взглянув на завсегдатаев, заказал виски на всех, чем тут же завоевал всеобщую и безграничную симпатию.
— Умер Билл Таккл, — сообщил он.
По бару пронесся тяжелый вздох. Нет, мы не сожалели о рыжем мерзавце Билле Таккле. Мы поняли, нам придется выслушать его историю. Нельзя же отказать в желании излить душу тому, кто угощает чудесным виски, жгучем, словно перец, золотистым и бархатным, словно кожа влюбленной таитянки!
— Да, — повторил Бимиш, — он окончил свои дни в одном из болот Египта.