Проблема, в общем, была похожа на ту, что мучила тогда же Англию: «гнилые местечки» (фактически деревни, а то и вовсе фермы) имели больше мест в Законодательном собрании, нежели промышленные города. И точно так же, как в Англии, появились теоретики, объяснявшие «понаехавшим», что это неправильно. Уже в 1833-м некий Сет Лютер, плотник-самоучка из Провиденса, проживший к тому времени в Род-Айленде лет пять, опубликовал «Адрес о Праве на свободу голосования», осуждая «всевластие «грибных лордов», пережитков феодализма, «мини-аристократов картофеля». Возмущаясь тем, что «12 тысяч трудовых людей в Род-Айленде, не имея земли, не могут голосовать, а пять тысяч имеющих землю – могут», он призывал всех «честных неимущих белых мужчин» – и рабочих, и арендаторов – не платить налоги и не служить в милиции штата. Среди работного люда его идеи нашли отклик, среди владельцев предприятий, уловивших шанс повысить свою политическую значимость, понятно, тоже, среди вполне довольных жизнью «старожилов» на селе – не очень, но идея, родившись, уже не сошла на нет, и в штате началось движение за, сами понимаете, гражданские права.

Поскольку всем было ясно, что лидером должен стать «старожил», иначе ничего не выйдет, активисты выдвинули на первый план некоего Томаса Уилсона Дорра, потомка сразу двух уважаемых «старых семей», Дорров и Алленов. По профессии юриста, ни секунды в жизни, однако, не работавшего, поскольку доходы семьи (он был младшим и слегка не в себе, его жалели и баловали) позволяли ему посвящать жизнь размышлениям о судьбах человечества. Общественная деятельность ему, пылкому радикалу типа Валерии Ильиничны, нравилась, однако в «законных» рамках парню, слывшему придурковатым, ничего не светило, так что возглавить массы, по предложению бизнесменов, предпочитавших держаться в тени, он согласился охотно. А согласившись, быстро набрал популярность (говорить умел) и подвел под требования «понаехавших» теоретическую базу, согласно которой тот факт, что «40 % белых мужчин не имеют права голоса, противоречит Конституции, ст. IV, гл. 4 («Соединенные Штаты гарантируют каждому штату республиканскую форму правления»)». Однако несколько обращений в суд были проиграны: Фемида неуклонно отвечала, что если не республика, то монархия, а Род-Айленд, согласно Хартии 1663 года, был не монархией, а именно республикой, находившейся в зависимости от монархии, каковая прекратилась в 1776-м, а значит, никаких претензий быть не может. А по всем вопросам изменений следует добиваться, как положено, через Законодательное собрание.

В конце концов, страсти начали накаляться. В штате развернулось движение за реформу, возникла «Ассоциация за права избирателей». Весной 1841 года тысячи «неграждан» маршем прошли по Провиденсу под барабанный бой. Однако в связи с тем, что на власть демонстрация никакого впечатления не произвела, они провели перепись сторонников реформ и в октябре провели «Народный Конвент», разработавший проект новой конституции, не предполагающий земельного ценза для «свободных белых мужчин», проживших в штате «не менее года плюс один день». Никакой юридической силы бумажка, ясен пень, не имела, но это мало кого волновало. Вернее, все-таки волновало: Законодательное собрание приняло «Статут почетного гражданства», предоставлявший право голоса всем, имеющим какую-то, уже не обязательно земельную, собственность на те же 134 доллара 7 центов, – и только. Вполне понятно, что подавляющему большинству «понаехавших» это не пришлось по нраву, и «угнетенные» начали поговаривать о том, что в борьбе обретешь ты право свое, так что или референдум, или восстание. Против референдума – привычное для Род-Айленда дело – власти не возражали, однако участвовать-то в референдуме могли только «старожилы», так что идею реформ благополучно зарубили на корню. И тогда Дорр провел «народный» плебисцит, предъявив властям 16 000 бюллетеней «за», при том, что всего «понаехавших» в штате было тысячи на три меньше. Разницу «народный лидер» объяснил тем, что за его проект втайне голосовали и многие «старожилы», но этому никто не поверил, тем паче, что никто из «старожилов» и не подтвердил. Это, однако, «понаехавших» не волновало, – ведь их, как ни крути, было намного больше, чем «картофельных аристократов», – и они были настолько уверены в себе, что отказались от требования Дорра включить в «Народную конституцию» пункт о праве голоса для негров-арендаторов. Которых ненавидели вдвойне, – и как «обезьян», и как «старожилов».

Короче говоря, в апреле 1842 года в штате параллельно прошли выборы губернатора по двум версиям – «народа» и организации «Закон и Порядок». На первых, естественно, победил Дорр, потребовав от законного губернатора Сэмюэля Уорда Кинга или принять «народную конституцию», или освободить место для победителя от «арифметического большинства свободных белых мужчин». Кинг отказался и обратился к президенту Джону Тайлеру за помощью, однако Вашингтон уклонился: там были свои соображения. Тем не менее в штате было объявлено военное положение. Но остановить события уже было невозможно. 3 мая сторонники Дорра со всего штата вступили в Провиденс, заняли здание Законодательного собрания и провели сессию, приняв присягу своего лидера и постановив сформировать «народную милицию». Однако через два дня в столицу вошла милиция официальная, приведенная сторонниками «Закона и Порядка», город разделился на две половины, каждая из которых зорко наблюдала за действиями соперников.

Менее устойчивым оказался, как и следовало ожидать, Дорр, – 19 мая его отряды атаковали арсенал Провиденса, защитников которого (о, ирония судьбы!) возглавляли отец и дядя лидера «понаехавших», – Салливан Дорр и Кроуфорд Аллен, активисты «Закона и Порядка». Что еще интереснее, палили по атакующему «народу», в частности, и вооруженные негры, – использовав лютый расизм «понаехавших», законная власть издала обращение к «чернокожим братьям», объявив, что пришло время объединяться всем «старожилам», и гарантировав, что внесет в «старую добрую Хартию» право голоса для всех, чьи предки «жили в штате и дорожат его идеалами», так что ополчение «старожилов» мгновенно удвоилось в числе. Потерпев поражение, «народная милиция» отступила в городок Чепачет, а Томас Дорр, объявив «всеобщую мобилизацию», помчался в Вашингтон, нашел там у некоторых радикалов понимание, но не нашел помощи, – и вернулся в Чепачет, к «армии большинства», где и назначил на 4 июля вторую сессию «народного» Законодательного собрания. Однако «Закон и Порядок» были настороже. Начались стычки, прогремели выстрелы. Утром 4 июля отряды «Милиции Хартии» – не менее 2500 штыков, – легко одолев «дорристов» близ деревни Вунсокет, вошли в Чепачет, быстро и довольно жестко подавив сопротивление. Убитых было очень немного, но раненых хватало, а три сотни взятых в плен пошли под суд, Дорру же, за поимку которого была назначена колоссальная награда в 5000 долларов, вновь пришлось бежать.

Позже, жалуясь на «зверство и жестокости господ», некий свидетель и участник событий писал, что «вопреки всякой человечности, нас, 8 невинных белых граждан, желавших всего лишь справедливости, связав и отказав в повозках, гнали пешком 16 миль по жаре, грубо браня, пугая штыками и угрожая побоями. Моего соратника Пэдди даже ударили. Я слышал еще, что кого-то из другой партии несчастных, проявившего неповиновение, поставили к стенке, завязав глаза, и произвели залп холостыми. С нами такого ужаса не случилось, но я готов присягнуть, что нам не позволили передохнуть в дороге, не давали воды целый день, до самого Гринвилла, а накормили вообще только на следующий день, уже в тюрьме». Особо, по словам мемуариста, возмутила пленных «наглость чернокожих, проявлявших самую зверскую жестокость, сквернословивших, угрожавших прикладами и с издевкой говоривших, что нам, белой грязи, нечего делать в Род-Айленде».