Когда 5-я гвардейская танковая армия 2-го Белорусского фронта Рокоссовского вышла к заливу Фришес-Хафф, для эвакуации в рейх осталась единственная возможность — морской транспорт: на корабле из порта Пиллау. Правда, еще некоторое время пролив, отделяющий Земландский полуостров от косы Фрише-Нерунг[102]и выводящий в район Данцига, можно было пересечь по льду. Пожалуй, самыми несчастными оказались те немцы, которые бежали в Кенигсберг. Он в скором времени был окружен с двух сторон и отрезан от Земландского полуострова со спасительным портом. Нацистские чиновники практически не подготовились к эвакуации столицы Восточной Пруссии, и прошло достаточно большое количество времени, прежде чем первый транспортный корабль показался на рейде Пиллау. Между тем осада столицы Восточной Пруссии стала одной из самых ужасных страниц в истории войн.

Для счастливчиков, которым все же удалось добраться до песчаной косы Фрише-Нерунг, единственным путем спасения оставалась дорога на запад, но она была занята немецкой военной техникой. Германские офицеры сгоняли беженцев с твердого покрытия, и тем приходилось оставлять свои повозки и двигаться дальше пешком по прибрежным дюнам. Многие немцы так никогда и не добрались до косы Фрише-Нерунг. Советские танковые колонны догоняли их в пути и уничтожали пулеметным огнем. 19 января советские танки перехватили конвой е беженцами и перебили людей, ехавших на машинах и повозках[103].

Хотя в Восточной Пруссии и не имелось наиболее ужасных концентрационных лагерей, но и здесь органы НКВД, обследовавшие местность, наткнулись на следы нацистских преступлений. В лесу, неподалеку от деревни Куменнен, были найдены тела ста человек в гражданской одежде, которые, вероятно, стали жертвами "марша смерти" заключенных. Когда войска Красной Армии начали приближаться, Гиммлер приказал эвакуировать концентрационные лагеря. Большинство погибших являлись женщинами в возрасте от восемнадцати до тридцати пяти лет[104]. Согласно отчету НКВД, на их одежде оказались нашиты номера и шестиконечные звезды. Многие были в деревянных башмаках и несли с собой кружки и ложки. В карманах некоторых женщин обнаружилась незатейливая еда — в основном небольшие клубни картошки и зерно. Специальная комиссия, расследовавшая это преступление, пришла к заключению, что женщин расстреливали с близкого расстояния, вероятно потому, что они уже не могли больше двигаться и падали от истощения. Показательно, что советские официальные представители идентифицировали их не как евреев, несмотря на нашитые шестиконечные звезды, а как граждан СССР, Франции и Румынии. Нацисты убили во время войны порядка полутора миллионов советских евреев[105]. Убили только потому, что те были евреями. Однако Сталин хотел сфокусировать внимание общественности на том, что эти люди страдали и погибли именно за свою Родину.

Когда германские генералы обращались к солдатам в неформальной манере, то часто называли их своими детьми. Такое отношение восходило еще к прусской традиции, которая со временем распространилась на всю страну. "Солдат — сын своего народа"[106], - говорил в конце войны генерал фон Блюментрит. Однако к тому времени отношение гражданского общества к своей армии было уже совсем иным.

Напрасные жертвы будили среди людей гневные чувства. Они были уже готовы прятать в своих подвалах дезертиров с фронта. Польский крестьянин, случайно оказавшийся в Берлине 24 января, стал свидетелем следующей сцены. Когда по улице проходила колонна солдат, к ней неожиданно подбежала немецкая женщина. Выйдя вперед, она громко закричала офицерам и унтер-офицерам, сопровождавшим свои подразделения: "Отпустите наших мужей домой! Пусть "золотые фазаны" [высшие нацистские чины] воюют вместо них!"[107]А офицеры генерального штаба, носившие на форменных брюках красные лампасы, получили прозвище "вампиры"[108]. Однако дыхания революции, как это было в 1918 году, совсем не чувствовалось. Военный атташе посольства Швеции в Берлине отмечал в начале 1945 года, что в Германии вряд ли возникнет революция, пока людям еще есть чем питаться. Этот факт нашел свое отражение и в популярной в то время шутке: боевые действия не прекратятся до той поры, пока Геринг не сможет влезть в одежды Геббельса[109].

Осталось очень мало людей, которые питали какие-либо иллюзии по поводу ближайшего будущего Германии. Департамент здравоохранения Берлина приказал городским госпиталям организовать дополнительно десять тысяч коек для гражданских лиц и столько же для военных[110]. Это указание — вполне типичное для нацистской бюрократии. Оно совершенно не учитывало интенсивность бомбежек, наличных ресурсов и количества подготовленного медицинского персонала. Врачи и медсестры и так уже были перегружены работой. Не хватало даже носильщиков, которые спускали раненых в подвалы после ночных авиаударов. Но даже в этих условиях администрации госпиталей приходилось тратить массу времени на переговоры с нацистскими официальными лицами, уговаривая последних не включать медицинских работников в списки ополченцев фольксштурма.

Сам фольксштурм был образован еще осенью 1944 года. Гитлер не доверял армейскому начальству, подозревая его в пораженчестве и склонности к предательству. Поэтому руководство ополчением не должно было попасть под его контроль. Очевидным кандидатом на роль руководителя фольксштурма являлся глава войск СС, а после покушения на Гитлера в июле 1944 года еще и командующий Резервной армией — Гиммлер. Однако амбициозный Мартин Борман настоял, что организацией новых подразделений должны заниматься гауляйтеры нацистской партии непосредственно на местах. Естественно, весь контроль над фольксштурмом в этом случае оказывался в его руках, так как гауляйтеры подчинялись непосредственно Борману. Почти все немецкие мужчины в возрасте от семнадцати до сорока пяти лет были уже в армии, поэтому фольксштурм стал своеобразной смесью подростков и стариков.

Геббельс, ставший к тому времени еще и рейхскомиссаром обороны Берлина, организовал мощную пропагандистскую кампанию. "Призыв фюрера — это священный приказ для нас! — восклицал он. — Верьте! Сражайтесь! Побеждайте!"[111]В кинотеатрах показывали кадры марширующих колонн, состоящих из стариков и юношей. Они шли плечом к плечу. Подразделения фольксштурма получали на вооружение фаустпатроны и торжественно клялись в верности фюреру. Камеры показывали лица людей, находящихся в строю. Среди них оказалось немало тех, кто верил Гитлеру, забывая о реальном положении дел, а некоторые были ослеплены организованным шоу. Немецкая женщина писала мужу на фронт, что весь мир поднялся против Германии, но "мы еще покажем, на что способны". Она рассказала супругу, что наблюдала затем, как дают клятву верности солдаты фольксштурма. "Ты должен был это видеть. Я никогда не забуду этой демонстрации нашей силы и гордости"[112].