– Ах, розовый?! – закричала Ева, не дав ему договорить.

– Они всегда назывались розовыми, сколько я себя помню, – ответил Уилт, не понимая, почему розовый куст хуже, чем клубника.

– Сначала педики были голубыми, а теперь, значит, в розовых перекрасились?

– О чем ты? – изумился Уилт, но Ева его не слушала.

– Ты всегда был какой-то странный, Уилт! Но теперь я точно знаю, в чем дело. И у тебя хватило нахальства припереться сюда и дезинфицироваться в моем стаканчике!!! Ну, кто ты после этого?

До Уилта вдруг дошло, что чудовищные измышления Евы могут достичь прекрасных ушек его милой Музы.

– Хочешь, докажу тебе, что это был розовый куст? Вот, посмотри, если не веришь! Но Ева смотреть не стала.

– Если ты собрался провести эту ночь здесь – ничего не выйдет! – крикнула она из передней. – Чтоб ноги твоей не было в моем доме! Дуй к своему педерасту и там…

– Вот и отлично!!! Я и так уже сыт по горло! – выпалил ей вдогонку Уилт и осекся. На него во все глаза смотрела маленькая Пенелопа. Уилт выругался и поспешно ретировался в ванную. Было слышно, как всхлипывает Пенелопа, а Ева – сама в истерике – пытается ее успокоить. Хлопнула дверь в спальню. Уилт примостился на краешке ванной и плюнул с досады. Потом выплеснул в унитаз содержимое стаканчика, в полной прострации вытер свое хозяйство полотенцем и нацепил пластырь. Напоследок выдавил немного пасты на электрическую зубную щетку и принялся сосредоточенно чистить зубы. Дверь спальни немедленно распахнулась и выскочила Ева:

– Если ты чистишь зубной щеткой свой…

– Запомни!!! – заорал Уилт, брызгая пеной. – Мне осточертели твои гнусные инсинуации! Я сегодня весь измотался…

– Еще бы! – съязвила Ева.

– Да будет тебе известно, я просто чищу зубы, а если ты думаешь, что… – он не закончил: зубная щетка отвалилась от ручки и булькнула в унитаз.

– Теперь ты чем занимаешься? – не унималась Ева.

– Достаю из очка зубную щетку. – Вот этого ему не следовало говорить. После короткой неравной схватки наверху у лестницы, Уилт был вышвырнут из дома через черный ход вместе со спальным мешком.

– Тебе не доведется развращать нежные души девочек! – крикнула Ева за дверью. – Завтра иду к адвокату.

– Ну и наплевать, – отозвался Уилт и поплелся через весь сад к беседке.

В темноте он попробовал отыскать застежку «молнии» от спального мешка, но таковой не оказалось. Пришлось сесть на пол, сунуть ноги в дырку и пробираться в мешок изгибаясь как червяк. Какойто шорох заставил Уилта притихнуть. Кто-то крался через сад со стороны пустыря. Затаившись, Уилт прислушался. Точно, кто-то идет: шелестит под ногами трава, хрустнул сучок… и снова тишина. Уилт посмотрел на окна дома. Свет погас, Ева отправилась спать. В саду опять ктото осторожно зашуршал. У Уилта разыгралось воображение. Ему чудились страшные грабители, он лихорадочно соображал, что делать, если они вздумают залезть в беседку, когда прямо у окна возник темный силуэт. За ним другой. Уилт сжался в комочек, проклиная Еву за то, что выставила его без штанов и… в следующую секунду все его страхи испарились. По газону уверенно шагали двое, женский голос говорил по-немецки. Уилт узнал Ирмгард и успокоился. Когда они зашли за угол, Уилт втиснулся в мешок, довольный тем, что его милая Муза не увидела «типичную английскую семью» в момент выяснения отношений. Да, но что здесь делала Ирмгард в такое время? И кто был с ней? Уилта захлестнула волна ревности, которую сменила жалость к самому себе, которая тут же разбилась о некоторые практические соображения: во-первых, пол здесь твердый, во-вторых, нет подушки и, наконец, на улице заметно посветлело. Да будь он проклят, если проторчит здесь всю ночь. Ключи есть – лежат в кармане пиджака. Уилт выбрался из мешка, нащупал в темноте свои ботинки. Потом, волоча за собой мешок, пересек лужайку и завернул к парадной двери.

Дома он разулся, из прихожей попал в гостиную и через десять минут уже дрых на диване.

Проснувшись утром, Уилт услышал, как Ева гремит на кухне кастрюлями, а близняшки, усаживаясь вокруг стола, обсуждают события прошедшей ночи. Уилт невидящим взглядом смотрел на занавески. Из кухни долетали вопросы девчонок – один заковыристей другого – и уклончивые ответы Евы. Как всегда, она перемежала откровенное вранье противным сюсюканьем.

– Папа ночью нехорошо себя чувствовал, мои маленькие, – объясняла Ева, – у него просто булькало в животике, а когда у него булькает, он, случается, говорит всякие бяки… А ну, Саманта, повтори, что ты сказала!.. От меня услышала?… Нет… нет, ничего такого не было в стаканчике, потому что животики не влезают в маленькие стаканчики… А я говорю, животики, моя дорогая… Булькает всегда только в животике… Саманта, откуда такие слова?.. Ничего подобного не было, и не вздумай ляпнуть в садике мисс 0'Фсянки, что папа совал свою…

Уилт зарылся головой в подушки, чтоб не слышать этот бред. Ева, дрянь такая, опять за свое: несет черт те что маленьким мерзавкам, которые настолько изолгались сами, что за километр ложь чуют. Упоминание же про мисс 0'Фсянки приведет к тому, что сегодня воспитательница, а вместе с ней два десятка спиногрызов услышат историю о том, как папа целую ночь купал свою писю в стаканчике для зубных щеток. Сплетня облетит всю округу, и люди придут к выводу, что Уилт – неравнодушный к стаканчикам фетишист.

Еву он ругал за глупость, себя за то, что нажрался как свинья. И тут о себе напомнило вчерашнее пиво. Он вылез из спального мешка. В прихожей Ева одевала близняшек. Уилт подождал, пока за ними захлопнется дверь, и через прихожую захромал вниз в туалет. Здесь он понял, как опростоволосился. Между ногами висел огромный и прочный рулон лейкопластыря.

– А, черт! – пробормотал Уилт. – Уж нажрался, так нажрался. И когда я успел себе такое накрутить?

Память отказывалась выдавать подробности. Он оседлал унитаз и задумался, как бы избавиться от пластыря без излишних страданий. Опыт подсказывал, лучше всего отлепить пластырь одним рывком. Однако в данной ситуации это было бы неумно.

– Нет, так можно оторвать все к чертовой матери, – вздохнул он. – Лучше поискать ножницы.

Уилт вышел из туалета и осторожно выглянул из-за перил на лестницу, чтобы не нарваться на Ирмгард, если та выйдет из своей мансарды. Хотя вряд ли, учитывая во сколько она пришла. Наверное, все еще в постели с каким-нибудь проходимцем. Уилт поднялся наверх, в спальню. Ева обычно держала маникюрные ножницы в ящике туалетного столика. Там он их и нашел. Затем присел на кровать. Ева вернулась, поднялась наверх и, постояв в нерешительности на площадке, вошла в спальню.

– Так я и думала, – сказала она, направляясь к окну. – Я просто знала, стоит мне только ступить за порог, как ты тут же заявишься. Но теперь тебе не выкрутиться, не выйдет! Я все уже обдумала…

– Чем? – невинно поинтересовался Уилт.

– Посмейся, посмейся, – сказала Ева и открыла занавески.