А опытный снайпер, перезарядив тем временем винтовку, действовал самостоятельно. Убедившись в том, что чужаки засекли высадку и крадутся к равнине явно не с благими намерениями, он откатился немного в сторону — за неприметный бугорок и стал кропотливо выбирать цели.

«Раз, два, три, — вел отсчет хлопков убойного «винтореза» командир, лежа в снегу. Правой рукой он сжимал готовый к стрельбе «вал», левой же не давая любопытному богослову приподнять голову. — Сейчас Паша должен переменить позицию и выдать следующую прицельную серию».

Точно подчиняясь его мыслям, Ниязов отполз на пяток метров вправо и, не обращая внимания на ответную и довольно сумбурную стрельбу, снова трижды нажал на спусковой крючок. Потом переместился обратно и выждал несколько секунд…

«Семь восемь, девять, — спокойно отсчитывал офицер. — В магазине остался один патрон. Сейчас прицелится, выстрелит и вгонит в свой любимый «винт» свеженький рожок. Сколько же их там наверху, «чертей» неугомонных? Уж не ошибся ли Павел?..»

Старшина долбанул из винтовки еще разок, окончательно израсходовав боезапас магазина и вдруг крикнул вниз:

— Эй, народ! Долго валяться будете?

Яровой глянул на стоявшего в полный рост приятеля и поднялся сам. Отряхивая одежду от снега, справился:

— Всех до одного женил, Паша?

— Всех… Если только черепа у них не из титана… — проворчал снайпер, закидывая винтовку на плечо.

Группа медленно пошла к лежащим метрах в двухстах телам пятерых кавказцев.

— А что значит «женил»? — семенил рядом с Бергом Чиркейнов.

— Женить или жениться на вечном сне, — тихо пояснил специалист по шифрам, кодам и радиоперехватам. — Это выражение чеченских боевиков означает «убить» или «умереть».

Вся пятеро бандитов и впрямь были сражены точными выстрелами Павла наповал. Из размозженных пулями голов еще вытекала на снег теплая кровь, пальцы двоих еще слегка подрагивали, да стекленеющие глаза уж не отличали тьмы от света.

Берг с Чиркейновым примолкли, должно быть, впервые став свидетелями убийства; майор со старшиной быстро осмотрели вещи боевиков. Ничего, кроме оружия, боеприпасов, толстой пачки российских купюр и мешка с провизией, те при себе не имели.

Наскоро прикопав трупы снегом, разведчики покинули взгорок и устремились на юг…

* * *

Они отыскали неплохую позицию для прослушивания эфира юго-западнее села Гомхой. Совершив восхождение на плоскую вершину горы высотой метров восемьсот, разбили лагерь, выставили дозор и развернули аппаратуру, аккуратно транспортируемую в объемном нестандартном ранце инженером Бергом. Растянув антенны и настроив сложную технику, тот водрузил на голову гарнитуру, прикрыл глаза и надолго впал в необъяснимую прострацию — напрочь отключился от восприятия окружающего мира. Лишь глядя на его указательный палец, изредка нажимавший то на клавишу переключения частот, то на мизерную кнопку автоматического поиска радиосигнала, Яровой понимал, что Артем Андреевич не уснул и не умер от холодного ветра, а целиком находится там — в необъятном, невидимом эфире.

Так прошел час, другой, третий… Остальные успели подкрепиться и отдохнуть после затяжного подъема, а Берг, отказавшись от трапезы, все неподвижно сидел, изредка согревал горячим дыханием заиндевевшие руки и выискивал хотя бы намек на переговоры меж засевшими в горах бандами…

Константин прилег на спальный мешок, расстеленный на твердом промерзшем грунте, осторожно распрямил больной сустав правой ноги и пристроил под голову жесткий ранец. От нечего делать в третий раз проверил мощный бесшумный «вал» и, аккуратно уложив его рядом — на разгрузочный жилет, стал наблюдать за членами группы.

Старший лейтенант запаса Берг был примерно одного с ним возраста — лет двадцати восьми. Среднего роста, полноватый и слегка непропорционального телосложения молодой мужчина и здесь в чеченских горах манерами походил на интеллигента в седьмом колене. Как его угораздило после окончания сугубо гражданского технического вуза осесть на несколько лет в армии и получить до увольнения следующее офицерское звание, оставалось только гадать. Но, кажется, он вовремя осознал ошибочность решения сделать военную карьеру, демобилизовался и нашел для своего образования куда более подходящее применение — стал секретным специалистом отдела «Л» Управления ФСБ Ставропольского края. Именно отделы «Л» занимались прослушиванием эфира, радиоперехватами и дешифровкой.

У единственного пригодного к подъему склона дежурил Павел Ниязов. Изредка он приподнимал «винторез» — мощную и бесшумную снайперскую винтовку, взятую на задание вместо привычной, но громоздкой и громкой СВД-С, и осматривал склон с подножием через оптический прицел. Этого человека, во внешности которого улавливалось нечто восточное, майор знал года четыре — ни единожды пришлось бывать со старшиной в Чечне, попадать в бедовые переделки, хоронить погибших друзей. У Паши была смугловатая кожа, немного раскосые глаза, чуть широковатый, приплюснутый нос — вероятно, предки его когда-то проживали в средней Азии. Ему исполнилось тридцать три, а в Питере Ниязова дожидались жена с двумя дочерьми. Человеком он слыл скромным, непритязательным — другой бы на его месте давно и скоренько оформил документы, взял штурмом нужные инстанции и стал прапорщиком, что сулило, по меньшей мере, некоторую прибавку к жалованию. Павел же в ответ на советы подобного рода всегда отшучивался: мол, куда спешить — успеется. А, коль нарвусь на пулю раньше, так не все ль равно в каких погонах лежать в могиле?..

День клонился к закату, и улем стал потихоньку готовиться ко второй и третьей молитвам намаза — развернул и аккуратно расстелил квадратный коврик, встал на него коленями и принялся провожать медно-огненный шар, плавно опускавшийся к мутноватому горизонту. Ризвану Халифовичу Чиркейнову было далеко за пятьдесят; ростом он не вышел; длинный халат табачного цвета, появившийся на узковатых плечах сразу после взятия группой высоты, сидел на худой фигуре мешковато, будто выбирался с солидным запасом — на вырост. Смуглое лицо с мелкими чертами испещряла сеть неглубоких морщинок, особенно заметных вокруг узких, бесцветных глаз. Наличие в группе убежденного, образованного мусульманина, поначалу озадачило командира. «Весьма странный поступок, — привыкший в каждом муслиме видеть последователя ваххабизма, не мог он побороть сомнений, — уважаемый на Кавказе человек, совершивший нелегкий хадж в Мекку, духовник, богослов, знающий Коран от корки до корки — и помогает нам супротив своих же единоверцев? Что-то тут не то!..» Однако, исподволь наблюдая за ним, спецназовец скоро успокоился. Самый возрастной член отряда ни словом, ни жестом не выказывал сожаления по поводу решения отправиться в опасное «горное турне». Уверенный взгляд без слов говорил о праведности и благости сего поступка.

Когда угасли последние лучи вечерней зари, улем поднялся с колен и стряхнул снег с полинялого коврика. Переместившись ближе к лежащему командиру, он вновь уселся на квадратную тряпицу, привычно скрестив ноги. Выудив откуда-то из загашников мешочек с орехами, принялся ужинать…