Леди Элспет знала, о чём говорила – на следующий день с самого утра в поместье закипела работа. На большой лужайке перед домом приглашённые из Скиптона плотники возводили высокий помост, на котором должны были проходить состязания, выступления местных артистов и вручение призов ежегодной сельской лотереи. Среди плотников то и дело мелькала тощая фигура Седрика Понглтона в заляпанном краской пиджаке, который посчитал необходимым своё участие в коллективной работе, хотя соответствующих навыков не имел и вносил в общее действо больше ненужной суеты, чем практической пользы.

Оскар Финч и Джордж, на время оставив взаимную неприязнь, уединились в кабинете покойного лорда Понглтона, чтобы начертить схему расположения торговых павильонов и благотворительных киосков, а Виктория и леди Элспет приняли на себя командование целой армией кухонных девушек и деревенских матрон, прибывших в помощь кухарке. Огромная кухня Мэдлингтона была заставлена трёхфунтовыми банками с домашним повидлом, ящиками с цукатами, коринкой и специями, корзинами с яйцами и джутовыми мешками с тростниковым сахаром и мукой. Все эти припасы до субботы надлежало превратить в сотни шафранных кексов, пышных пирогов с патокой, рассыпчатого йоркширского печенья, нежнейших пирожных, покрытых ломкой сахарной глазурью, булочек с помадкой и чайных лепёшек.

Спустившись к завтраку, Оливия застала в столовой только Присциллу и Бернадетту, которые уже заканчивали пить чай и торопились приступить к раскройке огромных полотнищ ткани, необходимых для оформления шатров.

Хигнетт, уже собиравшийся дать распоряжение Анне уносить остатки завтрака, с неудовольствием покосился на новую компаньонку хозяйки и замер в не слишком почтительной позе. Оливия с извиняющейся улыбкой положила на тарелку пару ломтиков пережаренного бекона, горстку консервированной фасоли и немного серого омлета, и отошла к столу, чувствуя спиной неодобрительный взгляд дворецкого.

На вкус еда оказалась даже хуже, чем на вид. Омлет был до того пересолен, что вызывал слёзы. Фасоль в кислом томатном соусе растеклась по тарелке неаппетитной кляксой. Девушка с трудом отрезала и прожевала кусочек резинового бекона в застывших капельках жира и, отодвинув тарелку, решила больше судьбу не испытывать.

– Всё дело в том, что кухарка миссис Вайсли – очень чувствительная натура, – склонившись к Оливии, прошептала Присцилла. – Она всегда нервничает, когда в Мэдлингтон съезжаются гости, и у неё всё начинает валиться из рук. Поэтому мы с Седриком собираемся наведаться в трактир «Роза и корона», где во время ланча подают запечённый кроличий паштет. Будем рады, мисс Адамсон, если вы к нам присоединитесь.

– С удовольствием! – благодарно просияла Оливия, воодушевлённая перспективой избежать очередной пытки печёным ревенём.

Однако до ланча ещё предстояло немало дел. Июньский праздник, пожалуй, был самым масштабным и долгожданным событием в жизни Фроингема. Каждый год его посещали все деревенские жители из числа тех, кто имел возможность оставить хозяйство на попечение наёмных работников или старших сыновей. Торговцы запирали лавки на целый день, и никому из местных и в голову бы не пришло отправиться в это время за покупками. Хватало и приезжих – из Лидса, Скарборо, Пикеринга и других окрестных городов. Владельцы двух деревенских гостиниц, в обычное время яростно конкурирующие друг с другом, впервые с начала года оставались удовлетворены выручкой – уже к четвергу ни в одной из них не было свободных комнат, – и даже позволяли себе выпить по дружеской пинте в пабе Уиллиса.

Не оставалась внакладе и хозяйка трактира «Роза и корона», тучная и одышливая миссис Тимпани. Она устанавливала самый большой шатёр и нанимала дополнительных работниц, бесперебойно обеспечивая всех желающих свежим портером и магнетом, слава о котором распространялась далеко за пределы Йоркшира. Как правило, из шести дюжин бочонков уже к полудню половина пустела, а необъятная кожаная сумка миссис Тимпани, висевшая у неё на боку, наполнялась бренчащей медью и превращалась в тяжкую ношу.

Это был единственный день в году, когда во Фроингеме привечали фокусников, гипнотизёров, хиромантов, комедиантов, пожирателей огня и тому подобный сброд, в другое время года не встречавший в деревне радушного приёма. За несколько лет до несчастного случая, повлёкшего смерть старого лорда Понглтона, участие в празднике даже разрешили проезжающему мимо табору цыган (которых местные жители по старой памяти называли глинарями), пленившись их уверениями о невероятных чудесах, от которых захватывает дух и которые скрываются в невзрачном на вид шатре из выцветшей на солнце парусины. Единственным, у кого захватило дух от явленных цыганами чудес, был почтмейстер, чья юная Джейн – единственная дочка, отрада очей и надежда старости, – сбежала с сыном цыганского барона, очарованная то ли его рассказами о прелестях кочевой жизни, то ли мужественным подбородком и расшитой монетами жилеткой, сверкавшей на солнце, как рыцарская кольчуга.

Тюки с тканями оказались огромными. Распаковать их стоило немалого труда, но, когда на ковёр в гостиной хлынули потоки алого шёлка, женщины восхищённо прищёлкнули языками.

– Да здесь сотни ярдов, не иначе! – Бернадетта, зажмурившись, ласкала гладкую ткань, прохладную, как вода в ручье. – Это же стоит целое состояние!

– Да, в скупости леди Элспет обвинить сложно, – суховато заметила Присцилла и погладила алый шёлк. – Здесь, в Мэдли, для июньского праздника ничего не жалеют.

– Зато вы только представьте, как роскошно будут выглядеть шатры и киоски, украшенные алым шёлком. Они будут сверкать на солнце словно рубины! Нет, словно капли крови на зелёном бархате лужайки! – Бернадетта вскочила на ноги и набросила конец полотнища на плечи, а потом буквально парой движений окутала себя шёлком и предстала перед остальными в новом образе – яркой, обворожительной женщины в потрясающем алом платье, струившемся вокруг её тела и оттенявшим и тёмные кудри, и искрящиеся восторгом карие глаза.

Оливия сравнение посчитала несколько надуманным, но она не могла не признать – Бернадетта Понглтон, которая ни за вчерашний вечер, ни во время завтрака и десяти слов не произнесла, совершенно преобразилась. Скрыв под алым шёлком свой вдовий наряд, она стала выглядеть другим человеком, и теперь казалось, что траурное платье – часть маскарада, не более. Следуя её примеру, Оливия и Присцилла тоже попытались изобразить из себя чаровниц в алых одеждах, но не сумели как следует задрапировать скользкий шёлк и больше напоминали небрежно спелёнутых египетских мумий.

В таком виде их и застала леди Элспет, сбежавшая из кухни и изрядно утомлённая властными манерами Виктории, установившей там свою диктатуру. Оценив сценку, напоминающую живые картины – излюбленное дамское развлечение времён её молодости – она пришла в восторг, а потом пожаловалась, оглянувшись на открытую дверь и понизив голос до шёпота: – Вы и не представляете, что себе позволяет эта женщина! Боюсь, миссис Вайсли держится только благодаря хересу, который прячет от Хигнетта в кофейном шкафчике. Однако надо отдать ей должное, Виктория в таких делах просто незаменима. У меня от подобных вещей голова кругом идёт, а для неё хлопоты – что вода для рыбы.